— У вас удивительно интересная страсть, — заметилНуарсей Бельмору, когда тот испытывал последний оргазм, — но с разрешениявашей светлости я могу показать, как можно внести в нее разнообразие. Для этогомне потребуется десяток девочек пяти-шести, самое большее семи лет, и столькоже юношей лет восемнадцати. Мне кажется, члены этих содомитов еще не опали, и ямогу взять их на себя.

И Нуарсей приступил к приготовлениям. Одного из юношей онположил на спину и к его груди привязал девочку, но привязал так, что еенесозревшее влагалище упиралось юноше в лицо, да так сильно, что ему былотрудно дышать.

— Обратите внимание, — сказал Нуарсей, — чтов моем случае, тот, кто несет на себе жертву также получает свою долюстраданий, между тем как в предыдущем случае девушка совсем не испытывала боли,и, на мой взгляд, это очень существенное дополнение; согласитесь, что такимобразом мы получим в два раза больше жертв и заодно усилим их муки.

Нуарсей опустился перед юношей на колени и взял в рот егочлен; палачи вооружились кинжалами и подступили к девочке; сосательницызанялись членом Нуарсея, а содомит закупорил ему зад; скоро полилась кровь,окрасившая юношеский орган, который сосал распутник, а еще через некотороевремя он проглотил жуткую смесь крови и спермы. Наконец, было покончено сдесятой девочкой; таким образом, двадцать детей отдали жизни, чтобыудовлетворить этот чудовищный каприз.

— Мне еще больше понравился вариант Нуарсея, —призналась я, — и будь не столь поздний час, я бы сама разыграла подобныйспектакль.

Бельмор нисколько не обиделся и даже сердечно поздравилсвоего друга с удачной выдумкой.

— Тем не менее, — добавил он, — япридерживаюсь прежнего мнения, потому что мне, к сожалению, больше по душеприносить в жертву маленьких мальчиков, хотя готов признать, что это, можетбыть, дурной вкус.

— Совершенно с вами согласна, — поддержала егоКлервиль, — на всем белом свете нет ничего приятнее, чем мучить мужчинлюбого возраста. Подумайте сами, в чем смысл торжества сильного над слабым? И вчем вы видите здесь развлечение? Зато сколь сладостны победы, которые слабомуполу удается одержать над сильным.

Потом, обращаясь к обоим либертенам с необыкновеннойстрастностью, которая делала ее еще прекраснее, Клервиль добавила:

— О, жестокие мужчины! Можете сколько вашей душе угодноистреблять женщин — мне наплевать, лишь бы я могла за каждую из них замучитьдесяток ваших собратьев.

На том мы и расстались. Нуарсей и Бельмор вернулись вженский сераль, и только позже мы узнали, что они растерзали еще дюжину жертвсамого разного возраста и самыми разными способами. Мы же, вместе с Клервиль,остались в серале, населенном мужским полом, и не вышли оттуда, пока несовокупились по нескольку десятков раз каждая и не совершили немаложестокостей, о которых нет смысла рассказывать, так как вы достаточно хорошознаете такие вещи.

Через несколько дней после развлечений, которыми мынаслаждались в клубе вместе с Бельмором и его другом, любезный президентБратства сказал мне, что Клервиль была права, когда уверяла его, что он небудет разочарован, познакомившись со мной; и граф, сказочно богатый человек,предложил мне пятьдесят тысяч франков в месяц всего лишь за два вечера внеделю, которые я должна буду посвящать только ему. Коль скоро со стороныСен-Фона я не предвидела никаких препятствий, я не нашла причин отказатьБельмору и сказала, что буду рада служить столь приятному господину, добавив,как бы между прочим, что предлагаемой им суммы недостаточно даже для того,чтобы покрыть расходы на ужины. Граф молча выслушал мои слова, удвоил ставку и,кроме того, согласился оплачивать все дополнительные и непредвиденные расходы,которые, кстати, обещали быть немалыми: в каждый свой визит распутник желалиметь трех великолепных свежих женщин, чьи тела он намеревался терзать сам илиже наблюдать за пытками, и такое же число маленьких мальчиков; после ихубийства он собирался еще два или три часа потешиться со мной наедине и толькопосле этого покинуть мой дом. Таковы были его условия, и сделка состоялась.

Не считая Нуарсея и Сен-Фона, я знала немногих мужчин, стольразвращенных как граф Бельмор. Все в нем было развращено до крайности: итемперамент, и вкусы, и принципы. Его необыкновенно злодейское воображение недавало ему покоя и заставляло его придумывать вещи, превосходящие почудовищности все, что я до сих пор видела, о чем слышала и втайне мечтала.

— Богатое воображение, которым ты восхищаешься во мне,Жюльетта, — сказал он мне однажды, — это как раз то, что покориломеня в тебе: я редко встречал в женщине столько сладострастия, столько фантазиии энергии, и ты, наверное, заметила, что самые сладкие удовольствия я получаю стобой в те минуты, когда каждый из нас дает полную свободу своей фантазии,когда мы оба стремимся к таким мерзким утехам, которые, к сожалению,осуществить невозможно. Ах, Жюльетта, как восхитительны удовольствия,рождающиеся в воображении, и как счастлив тот, кто неотступно следует за егоприхотливыми образами! Да, милый ангел, как жаль, что людям не дано знать, чтобурлит, что рождается у нас в голове в минуты высшего, неземного вдохновения,когда наши страстные, пылающие души погружаются в пучину самой гнусной похоти!Какие восторги мы испытываем, когда, возбуждая друг друга, творим призраков,которые начинают плодиться сами до бесконечности, как неистово мы ласкаем, каклелеем и холим их, окружаем множеством отвратительных подробностей! Вся земля внашей власти в такие чудные мгновенья, ни одна живая тварь не смеет противитьсянам, и каждая из них по-своему доставляет нам удовольствие, каждая утоляет однуиз бесчисленных прихотей нашего кипящего воображения. Мы опустошаем планету ивновь заселяем ее новыми тварями, и опять приносим их в жертву; мы способны налюбое злодейство, и мы совершаем их, не пропуская ни одного; мы порождаембесчисленные ужасы и умножаем их во сто крат, все самые чудовищные злодеяния вмире, внушенные самыми мрачными духами ада и тьмы, меркнут перед теми, чтозреют в нашей голове… «Счастливы люди, — сказал Ламеттри, — которыеблагодаря своему безудержному воображению постоянно живут предчувствиемудовольствий!» Знаешь, Жюльетта, порой мне кажется, что самая безумная реальностьнедостойна образов, в которые мы ее облекаем, и я думаю, что мы получаем многобольше наслаждения от того, что мы не имеем, нежели от того, что держим вруках: вот твой божественный зад, Жюльетта, я могу трогать его, любоваться егокрасотой, но воображение мое — творец, более вдохновенный, чем Природа, имастер, более искусный, чем она, — рисует мне другие зады, которые ещепрекраснее твоего, и мое удовольствие, испытываемое от этой иллюзии, стократнопревосходит то, что готова предоставить мне живая реальность. Красота, которуюты мне предлагаешь, — всего лишь красота, а воображение предлагает мненастоящее великолепие; с тобой я могу делать только то, что доступно любомудругому смертному, а с предметом, рожденным в моем мозгу, я сделаю то, что неприснится и богам.