Неудивительно, что с таким воображением граф оказывался вовласти необыкновенно сумасбродных порывов; я знала очень мало людей, которыетворили бы свои сумасбродства с подобным совершенством и изяществом. Однако мнееще многое надо рассказать вам, поэтому я не буду останавливаться на всехужасах, которые мы совершили вместе с моим новым покровителем, не будуописывать, как безгранично мерзки и жестоки были наши дела, и любая вашафантазия на этот счет будет недалека от истины.

Между тем истекли четыре месяца с того дня, как я оказаласвоему отцу честь разделить с ним ложе; в тот критический момент я, скорее вшутку, обронила, что боюсь, как бы он не сделал мне ребенка. Страхи моиоказались не напрасны — опасения мои стали свершившимся фактом, и надо былопринимать срочные меры. Я посоветовалась с известной акушеркой, которая, небудучи обременена никакими предрассудками в таких вопросах, без лишних слов,проворно ввела длинную, остро заточенную иглу в мою матку, наощупь нашлазародыш и проткнула его без боли и без особых хлопот; это средство, болеенадежное и безопасное, чем можжевельник, плохо действующий на пищеварение, ярекомендую всем женщинам, достаточно мудрым, чтобы больше заботиться о своейфигуре и своем здоровье, нежели о каких-то молекулах организованной спермы,которая со временем созреет и сделает невыносимым существование той, чтовзлелеяла ее в своем чреве. Так я с корнем вырвала жалкий росток добродетели,брошенный родным отцом в неблагодатную почву.

— Я только что узнала адрес одной необыкновеннойженщины, — призналась мне однажды Клервиль. — Мы должны навестить ее;она — гадалка и, кроме того, готовит всевозможные яды на продажу.

— Она дает рецепты своих зелий? — заинтересоваласья.

— За пятьдесят луидоров.

— Как вы думаете, они надежны?

— Если хочешь, она испытает их в твоем присутствии.

— Тогда непременно надо побывать у нее. Мне давно недает покоя мысль отравить кого-нибудь.

— Я прекрасно понимаю тебя, моя прелесть, ведь такприятно сознавать, что в твоих руках трепещет чья-то жизнь.

— Тем более, приятно положить конец этой жизнипосредством яда, — с воодушевлением подхватила я. — Я уже предвкушаюэто наслаждение; дотроньтесь до моей вагины, Клервиль, и вы увидите, что сомной происходит.

Клервиль, не заставив просить себя дважды, сунула руку мнепод юбку.

— Ого, так оно и есть! Иногда, милая моя, я завидуютвоему воображению. Но послушай, Жюльетта, — неожиданно нахмуриласьона, — ты, кажется, говорила, что— Сен-Фон дал тебе целую шкатулку ядов?

Я кивнула.

— Ну и где же она?

— Там уже ничего не осталось, и я не смею попроситьеще.

— Ты хочешь сказать, что использовала их?

— Все до капли.

— По заданию министра?

— Да, треть была использована по его усмотрению,остальные пошли на мои прихоти.

— Наверное, для мщения?

— Некоторые для мщения. Другие для удовольствия.

— О, прелесть ты моя!

— Да, Клервиль, я даже боюсь сознаться во всех ужасах,которые совершила посредством яда… Боюсь, что вам не понять ту радость, которуюя испытывала при этом. Я брала с собой коробочку с отравленным миндалем,переодевалась и бродила по общественным садам, по бульварам, заходила впубличные дома; я раздавала свои смертельные сладости всем встречным.Разумеется, и детям также — им в первую очередь. Потом я возвращалась туда,чтобы убедиться в результатах. Когда я видела гроб у дверей человека, с которымнакануне сыграла свою злую шутку, щеки мои вспыхивали от радости, кровь сильнеебежала по жилам, голова кружилась… Чтобы не упасть, мне приходилосьприслоняться к стене или фонарному столбу, а Природа, которая, несомненно, длякаких-то своих целей сделала меня непохожей на остальных, вознаграждала мойпоступок невыразимым словами пароксизмом блаженства… Так она благодарила своелюбимое дитя за то, что я совершила поступок, который идиоты считают ееоскорблением.

— Это вполне естественно, дорогая, — заметилаКлервиль. — Ведь принципы, которыми питали твою душу и Сен-Фон, и Нуарсей,да и я сама, абсолютным образом выражают намерения Природы; поэтому нет ничегоудивительного в том, что ты дошла до таких высот порока, что получаешь от этогоне меньшее удовольствие, чем если бы собственноручно пытала жертву, только втвоем случае это удовольствие намного изысканнее. Когда мы обнаруживаем, чтозрелище чужих страданий вызывает необыкновенный подъем и волнение в нашей нервнойсистеме, что это волнение неизбежно вызывает похоть, тогда все возможныеспособы причинять боль становятся для нас средством испытать наслаждение, и,начав с довольно невинных проказ, мы вскоре доходим до чудовищных злодейств.Нами движут одинаковые причины, только приходим мы к этому разными путями:Природа, или, скорее, пресыщенность, требует, чтобы происходил постепенный, нонеуклонный прогресс: ты начинаешь с булавки, которую вонзаешь в чужое тело, и вконце концов берешь в руки кинжал. А в яде, помимо того, есть коварство,которое таит в себе еще большую привлекательность. Ну что ж, надо признать, чтоты превзошла своих учителей, Жюльетта; быть может, мое воображение богаче, чемтвое, но боюсь, что я совершила меньше, чем могла бы…

— Чем же богаче ваше воображение? — прервала ясвою подругу.

— Я бы хотела, — серьезно отвечала Клервиль,ничуть не рассердившись, — придумать такое преступление, последствиякоторого, даже после того, как я совершу его, длились бы вечно, чтобы покуда яжива, в любой час дня и ночи, я служила бы непрекращающейся причиной чьего-тострадания, чтобы это страдание могло шириться и расти, охватить весь мир,превратиться в гигантскую катастрофу, чтобы даже после своей смерти япродолжала существовать в нескончаемом и всеобъемлющем зле и пороке…

— Для осуществления ваших желаний, милая вы моя, лучшевсего подойдет то, что можно назвать моральным убийством или просто растлением,через посредство советов, книг или личных примеров. Мы с Бельмором недавнообсуждали этот вопрос, и он набросал кое-какие расчеты, которые показывают, какбыстро распространяется эта эпидемия и какое сладострастное ощущение она можетвызвать, так как — и мы с вами прекрасно это знаем, — степень злодействапрямо зависит от его последствий.

И мадам де Лорсанж показала слушателям лист бумаги, которыйоставил ей Бельмор несколько лет назад. Там было написано следующее: «Посвятивсебя пороку, один распутник без труда, в течение одного года, может развратитьтри сотни детей; в продолжение тридцати лет он развратит девять тысяч. Есликаждый развращенный им ребенок, когда вырастет, хотя бы на одну четверть усвоитуроки учителя — а на меньшее рассчитывать не приходится — и будет развращатьтакое же количество юных душ, что вполне возможно, к тому времени, когдаистекут указанные тридцать лет, пороком будет охвачено два поколения, и наземле будет минимум девять миллионов человек, развращенных лично им и, еще вбольшей мере, идеями и примерами, которыми он засеял свою пашню».