счету". Обрести же Дао можно, только перейдя всякую меру, "действуя мощно" и без оглядки. "Тот, кто мощно утвердится в делании добра, — поясняет "Старец с берегов Желтой Реки", — обретает стремление к Дао; Дао же обретает стремление к нему". Начинается процесс взаимного тяготения, а вслед за ним духовного вхождения человека в Дао и уподобления ему — как в стихе.

Впрочем, эта же строка, как и следующая за ней, может иметь вполне "практическое" прочтение. Дело в том, что глагол син, который мы здесь переводим общим значением "действовать", очень часто употребляется в даосизме в сочетании с дополнением ци — "Жизненная сила", "животворящий эфир", "прана", и такое сочетание, являясь "техническим термином" даосской йоги, означает перегонку ци по каналам человеческого тела. Иными словами, все это может означать, что четкую устремленность к Дао получает человек, начавший усиленно заниматься психофизическим тренингом; а тот, кто ни на день не прекращает своих усилий на этой стезе и "не покидает обители своей", постоянно пребывая в процессе духовного самоочищения, обретает поразительное долголетие. Подтверждением такой интерпретации, похоже, является комментарий "Старца с берегов Желтой Реки", который толкует предпоследнюю строку, как выражение способности человека к самовоспитанию, умению пестовать свой жизненный эфир и, "не покидая своей обители, пребывать в любви к небесному семени ци" (цзин ци). Однако даже духовное сосредоточение, как и вся даосская йога, является лишь низшей ступенью приобщения к Великому Дао, истинное же растворение в нем может наступить лишь со смертью, после Великого пробуждения души. Смерть без гибели, когда, "смер тию смерть поправ", человек сливается с Дао, дарует адепту жизнь вечную, не сравнимую ни с каким долголетием. "Пусть умер — но обрел тем самым Путь Жизни; не погиб, а обрел полностью бессмертие свое; тело исчезло, но Дао-то существует; тем более если существует и тело, и Дао не исчезает в нем" — на такой ноте, пробуждающей неизбежные аналогии с христианством, заканчивает свой комментарий к стиху Ван Би. Эти аналогии еще более укрепляет "Старец с берегов Желтой Реки", толкующий смерть как нечто неисконное, как нарушение истинного порядка, побеждаемое кротостью и добром. Стягивая омонимы по смыслу, он ставит знак равенства между гибелью человека и его отказом от смирения. "Если в глазах ничего не нарушено — видишь, если в ушах ничего не нарушено — слышишь, если во рту ничего не нарушено — говоришь. Так вот если не ропщешь и не злобствуешь на мир — обретаешь бессмертие". Иначе говоря, зло — вот что нарушило порядок и привело смерть в мир.

Тема победы над собой нашла впоследствии развитие в древнем компендиуме "Вёсны и осени господина Люя". В главе с многозначительным названием "Сначала сам..." мы, например, читаем: "Жаждущий побеждать других должен сначала победить себя". То есть самопознание трактуется здесь не как ступень восхождения к Дао, а как средство для достижения практической цели — побеждать других. В комментарии философа Хань Фэй-цзы (III в. до н. э.) речь идет о преодолении мирских соблазнов ради заветов древних мудрецов:

"Цзы Ся решил повидаться с Цзэн-цзы, и Цзэн-цзы его спросил: "Что это ты так поправился?" "Одержал победу, вот и поправился", — был ответ. "Как это?" — переспросил Цзэн-цзы. "Когда я входил (в транс), я наблюдал завещанное прежними государями и был восхищен, — отвечал Цзы Ся. — Потом я выходил (из этого состояния) и видел радости знати и богачей — они меня тоже восхищали. То и другое боролось в груди, и не знал я, что победит, — потому исхудал. Ныне же победили заветы прежних государей — и я поправился". Из этого видно, что трудны не победы над другими, а победа над собой". В последние годы заключительную сакраментальную строку стиха о бессмертии китайские авторы стали толковать в плане бессмертия памяти людской, благодаря которой человек вечен, "если его не забывают". Это очень осовременивает текст и рисует Лао-цзы с лучшей стороны, однако совершенно противоречит даосской традиции, которая не придавала никакого значения мирской славе. Очень трудно сопоставить с такой интерпретацией и мысль самого Лао-цзы об умении ходить в этом мире, "не оставляя следов". Единственным аргументом для подобного толкования может служить мавандуйская рукопись, где в последней строке иероглиф "ван" пишется с ключом "сердце" и, таким образом, слово "гибнуть" заменяется" словом "забывать". Впрочем, это вовсе не означает, что оно прилагается к кому-то другому, к окружающим или потомкам, — напротив, грамматика скорее говорит против этого. Трудно сказать, почему древний переписчик выбрал именно такой вариант — быть может, он хотел подчеркнуть, что в смерти нет забвения и сознание не угасает с кончиной (вспомним хотя бы буддизм), быть может, хотел намекнуть, что гибель не касается сердца — вместилища духа... Во всяком случае, нигде больше на протяжении более чем двух тысяч лет такое написание не встречается, а цельность концепции склоняет нас к традиционному варианту.

Источник: Лао-Цзы. "Книга Пути и благодати" пер. И. Лисевича, 2002, стр. 113

34. Когда исполнено... ("Великое Дао разлито повсюду, оно может быть и справа, и слева...")

Великое Дао разлито повсюду,

Оно может быть и справа, и слева,

Все сущее произрастает на нем безотрывно.

(Оно) свершает деяния, себе не присваивая,

Любит и пестует сущее, не называя себя хозяином.

Всегда быть бесстрастным, можно сказать, (еще) мало,

Когда же все сущее к тебе возвращается, а ты не (ведешь себя как) хозяин —

Вот это, можно сказать, величие!

Так и мудрец, никогда великим себя не считая,

Величие свое создает!

Комментарий И.С. Лисевича

Когда, желая дать читателю почувствовать беспредельность Дао, Лао-цзы говорит, что оно объемлет нас со всех сторон — "и справа, и слева", — это, конечно, лишь слабый намек на его ощущение чего-то такого, что все собой наполняет. Гораздо большую эмоциональную нагрузку несет глагол-прилагательное, завершающее первую строку. В разных источниках этот иероглиф варьируется, но всегда пишется с ключевым знаком воды. В мавандуйской рукописи, например, мы видим сочетание знаков воды и ветра, которое употреблялось для обозначения чего-то бесконечно струящегося, тихо журчащего. В другом источнике — перед нами сочетание знаков воды и паруса, обозначающее плавание по водным просторам. Но в каноническом тексте (а также у "Старца с берегов Желтой Реки", "Небесного наставника" Чжана и у философа Ван Би) на этом месте стоит иероглиф, обозначающий наводнение, бескрайнее половодье.