Но разве призывы к политическому насилию не продолжаются? Команда Мэрилендского университета исследовала цели 102 мусульманских организаций Северной Африки и Ближнего Востока и обнаружила, что между 1985 и 2004 гг. доля организаций, поддерживающих насилие, упала с 54 до 14 %[1001]. Доля избравших ненасильственный протест выросла в три раза, а число организаций, принимающих участие в предвыборной борьбе, удвоилось. Эти изменения помогли уменьшить число погибших от терроризма (рис. 6–11), что можно отследить и по новостям, где сообщения о терактах в Египте и Алжире появляются гораздо реже, чем несколько лет назад.

Исламская изоляция ослабляется воздействием либеральных сил: независимыми информационными агентствами типа «Аль-Джазиры», кампусами американских университетов в странах Залива, распространением интернета, в том числе социальных сетей, соблазнами глобальной экономики, а еще — движением за права женщин, отражающим подавленный внутренний спрос, поддержанный негосударственными организациями и западными единомышленниками. Возможно, консервативные идеологии устоят перед этими силами и обрекут мусульманский мир на вечное прозябание в Средневековье. Но скорее всего, этого не произойдет.

В начале 2011 г., когда эта книга готовилась к печати, растущий протест привел к смещению лидеров Египта и Туниса и угрожал режимам Иордании, Бахрейна, Ливии, Сирии и Йемена. Делать прогнозы рано, но практически все эти протесты были ненасильственными и неисламистскими, их вдохновляли мечты о демократии, достойном правлении и экономической жизнеспособности, а не желание глобального джихада, установления халифата или смерти неверных. Возможно, даже этот ветер перемен не помешает исламским тиранам или радикальным революционным группировкам втянуть нежелающее того население в катастрофическую войну. Но более вероятным кажется, что «грядущая война с исламом» никогда не грянет. Страны ислама вряд ли объединятся, чтобы бросить вызов Западу: они слишком разные, и враждебность Западу не сплотит их. Одни — Турция, Индонезия и Малайзия — прочно встали на путь либеральной демократии. Другим суждено остаться под управлением «сукиных сынов», но это будут «наши сукины сыны». Третьи попытаются с грехом пополам воплотить в жизнь оксюморон шариатской демократии. И ни одна не возьмет на вооружение идеологию «Аль-Каиды». С учетом сказанного выше Новому миру грозят только три реальные опасности: ядерный терроризм, иранский режим и изменения климата.

~

Хотя обычный терроризм, как однажды сказал Джон Керри, представляет собой скорее неприятность, чем угрозу самой ткани жизни, терроризм, оснащенный оружием массового поражения, — это совсем другое дело. Теракт, жертвами которого станут миллионы, не только возможен теоретически — это согласуется со статистическими трендами терроризма. Ученые-информатики Аарон Клозе, Максвелл Янг и политолог Кристиан Гледич, поместив данные о числе погибших в результате 11 000 террористических атак на логарифмической шкале, увидели, что они образуют практически прямую линию[1002]. Террористические атаки распределяются по степенному закону, а это значит, что они генерируются механизмами, которые делают экстремальные события практически (но не полностью) невероятными.

Исследователи предложили простую модель, чем-то похожую на ту, что мы с Жаном-Батистом Мишелем предложили для войн, используя несложный подход — комбинацию экспоненциальных функций. С увеличением времени, затраченного на подготовку теракта, число жертв теракта растет экспоненциально: заговор, подготовка которого требует в два раза больше времени, может убить, скажем, в четыре раза больше людей. Атака террориста-смертника, которую можно подготовить за несколько дней или недель, обычно убивает не больше десятка человек. Взрывы бомб в Мадриде в 2004 г., когда погибло около 200 человек, готовились шесть месяцев, а теракт 9/11, унесший 3000 жизней, — два года[1003].

Но время работает против террористов: каждый день подготовки и планирования повышает вероятность поимки, срыва заговора или предательства. Если эта вероятность постоянная, длительность заговора будет распределена экспоненциально. (Кронин показала, что террористические организации мрут как мухи, подчиняясь экспоненциальному закону.) Комбинируя экспоненциально растущую угрозу с экспоненциально сокращающимися шансами на успех, мы получаем степенное распределение с его на удивление толстым хвостом. Учитывая, что в реальности существуют оружие массового поражения и религиозные фанатики, готовые ради высшей цели совершать ужасные преступления, длительное время подготавливаемый заговор, который выльется в чудовищное количество смертей, не выходит за рамки возможного.

Статистическая модель — это, конечно, не магический кристалл прорицателя. Даже если мы могли бы экстраполировать линию существующих точек данных, масштабные террористические атаки в хвосте распределения тем не менее почти (хотя и не абсолютно) невероятны. Более того, экстраполировать данные мы не можем. С приближением к хвосту степенного распределения точки данных начинают давать сбои, рассеиваясь вокруг линии или смещая ее к крайне низким вероятностям. Статистический диапазон урона, причиняемого терроризмом, напоминает, что мы должны учитывать и наихудшие сценарии, но ничего не говорит нам об их вероятности.

Давайте подумаем. Какова, по вашему мнению, вероятность того, что в следующие пять лет осуществится каждый из следующих сценариев: 1) глава государства одной из развитых стран погибнет от руки наемного убийцы; 2) в теракте или в ходе военных действий будет взорвана атомная бомба; 3) Венесуэла и Куба объединятся и спонсируют марксистские повстанческие движения в одной или нескольких странах Латинской Америки; 4) Иран передаст ядерную бомбу террористической группировке, которая применит его против Израиля или США; 5) Франция откажется от ядерного оружия? Я разместил 15 похожих сценариев на одном интернет-ресурсе и попросил пользователей (177 человек) оценить вероятность каждого. Медианная оценка вероятности взрыва ядерной бомбы (сценарий 2) оказалась равной 0,20; вероятность, что террористическая группа получит бомбу от Ирана и взорвет ее в США или Израиле (сценарий 4) опрошенные оценили в 0,25. Около половины респондентов решили, что сценарий 4 более вероятен, чем сценарий 2, — и допустили грубую ошибку в вычислении вероятностей. Вероятность совмещения событий (случается и событие А, и событие Б) не может быть выше вероятности, что случится только одно или другое. Вероятность, что вы вытащите из колоды именно валета и именно красной масти, не может быть выше вероятности, что вы вытащите хоть какого-нибудь валета, учитывая, что в колоде есть еще и черные масти.

Тверски и Канеман показали, что такую же ошибку делают очень многие, в том числе сами статистики[1004]. Представьте себе Билла: ему 34 года, он образован, но лишен воображения, обязателен и довольно скучен. В школе ему хорошо давалась математика, в искусствах и гуманитарных науках он не преуспевал. Каковы шансы, что Билл играет на саксофоне? А каковы шансы, что он бухгалтер, который играет на саксофоне? Многие считают более вероятной вторую возможность, но это же абсурд! В мире явно меньше бухгалтеров, играющих на саксофоне, чем просто саксофонистов. Рассуждая о вероятностях, люди полагаются на воображение, а не на законы математики. Билл попадает под стереотип бухгалтера, а не саксофониста, и наша интуиция следует за стереотипом.