На площади и в примыкающих к ней улицах было уже много народа и последние метров двести они передвигались с большим трудом. В том месте, где Санька договаривался с парнем, люди стояли, почти напирая друг на друга. Он огляделся, увидел в нескольких метрах мужчину в жёлтой куртке и двинулся к нему.

— Думал, что вы не прорвётесь. Везде полицейские заслоны.

— Так бы и случилось, если бы не наш друг. Давай рассчитаемся. Пятьдесят долларов ты уже получил. Вот ещё двести.

— Идёт. Приятно иметь дело с интеллигентными людьми.

Парень взял деньги и растворился в толпе.

Площадь на пересечении Бродвея и 7-й авеню была полна. На сцене в сопровождении музыкального ансамбля что-то пела молодая женщина, и песня лилась из больших колонок, установленных со всех сторон. Огромные рекламы освещали воздух и головы сотен тысяч людей. Над высотным зданием в северной части Таймс-сквер стоял на флагштоке многометровый шар времени, собранный из десятков кристаллических треугольных панелей.

— Я не совсем понимаю, что здесь происходит, — сказала Яна.

— Уже почти сто лет существует традиция, — объяснил Санька. — За минуту до полуночи шар начинает опускаться по флагштоку длиной двадцать три метра и в момент его прикосновения с крышей как раз и наступает Новый год. Между прочим, шарик весит больше пяти тонн.

— Ого, ничего себе, — восхитилась Маша. — Правда, это зрелище для молодёжи, наши дети с удовольствием бы посмотрели.

— Их бы тут раздавили, — произнёс Илюша. — Но мне нравится. Всё ярко и необычно. Я думаю, идея встретить третье тысячелетие в Нью-Йорке, столице великой западной цивилизации, очень удачна.

Огромное чучело, сшитое из белой ткани, седого старика, держащего в руке прозрачный цилиндр, напоминающий песочные часы, проплыло над их головами. Вскоре толпа заволновалась, и взоры устремились на шар. Он вспыхнул всеми своими лампами, дрогнул и медленно пополз вниз по флагштоку. Табло наверху здания под ним загорелось яркими белыми числами, отсчитывая секунды. Когда шар достиг нижней точки, небо окрасилось вознёсшимся с крыши салютом. Снег к тому времени прекратился, словно знал, что воздух над площадью наполнится парящими серебряными листочками конфетти. Люди восторженно кричали, мужчины и женщины обнимались и целовались друг с другом. Друзья, посмотрев на пары вокруг, тоже поцеловались.

— Здесь такая традиция, — обнимая Вику, усмехнулся Санька.

— Полная реабилитация, — засмеялась Маша. — Беру свои слова назад.

Толпа стала расходиться. Они двинулись по Бродвею, опережаемые молодыми людьми. На 52-й улице повернули налево и вскоре оказались у входа в ресторан «Русский самовар». Дима с Вивиан уже были здесь. Увидев Саньку, тот приподнялся и махнул рукой.

Ресторан был украшен еловыми ветками и гирляндами серпантин. В углу стояла ёлочка, украшенная игрушками и пучками ваты. Помещение несколько разочаровало Илюшу. Он ожидал увидеть красивый современный зал с высокими потолками, а здесь всё напоминало небогатое тель-авивское кафе. Но, осмотревшись, он увидел на стенах рисунки Михаила Шемякина, фотографии знаменитых людей, автографы Иосифа Бродского, Сергея Довлатова, Беллы Ахмадулиной, Булата Окуджавы, Галины Вишневской, Мстислава Ростроповича, Фазиля Искандера, Евгения Евтушенко, Соломона Волкова, Василия Аксёнова и многих других. Когда он с интересом рассматривал фотографии, к нему подошёл элегантный подтянутый мужчина среднего роста. Глаза его светились умом и искренним интересом и его еврейское происхождение не вызвало у Илюши никакого сомнения.

— Извините за назойливость. Вы пианист Илья Вайсман?

— Да.

— Очень приятно познакомиться. Я Роман Каплан, владелец ресторана. Я бывал на Ваших концертах в Карнеги-холле.

— Я дважды гастролировал по Соединённым Штатам. Меня принимали очень хорошо. Но с тех пор много воды утекло. Я получил ещё одну музыкальную профессию, стал дирижёром.

— Но вы продолжаете играть?

— Конечно.

— У меня к вам просьба исполнить что-нибудь. Не сейчас, а когда захотите. Вы же только пришли, да и народ ещё не собрался. У нас есть рояль, подаренный Михаилом Барышниковым.

— Да, я видел его, «Ямаха» — неплохой инструмент.

— Буду вам очень признателен.

— Я смотрю, здесь бывали многие знаменитые люди.

— Это не только ресторан, но и клуб, музей русской культуры. Когда я открыл его, у меня были большие финансовые проблемы. А однажды слышу, Бродского награждают Нобелевской премией. Я ему звоню, помоги, друг, ты теперь богатый. Ну, он часть премии заплатил и стал совладельцем. Миша Барышников тоже подключился. Вместе с ними я и тянул наше дело. А четыре года назад Иосифа не стало. Он приходил и садился вон там, справа за последним столом. Можно много рассказывать. Ростропович мне рецепт чесночной водки записал, он называл её «пейсаховкой». Ну, ладно, очень рад был познакомиться.

— Я тоже, Роман.

Илюша вернулся к столу и сел возле Яны на мягкий кожаный диван.

— Да ты, дружище, известный человек, — произнёс Санька. — Это же сам Каплан. Он друг всех корифеев русской культуры. Да и сам образованнейший человек, литературовед, искусствовед и переводчик русской поэзии. В Ленинграде был экскурсоводом в Эрмитаже. А в Нью-Йорке первое время работал швейцаром, потом в художественной галерее Нахамкина.

— Он успел уже кое-что мне рассказать. Славный человек. Попросил исполнить что-нибудь.

— И не раздумывай, войдёшь в историю, — безапелляционно бросил Санька.

— А его друг Иосиф Бродский написал про него стишок, — сказал Дима. — Вот послушайте:

Зима. Что делать нам в Нью-Йорке?

Он холоднее, чем луна.

Возьмём себе чуть-чуть икорки

и водочки на ароматной корке.

Согреемся у Каплана.

— Место выбрано не случайно: 52-я улица была в своё время центром джазовой культуры, кругом театры, а в этом доме жил Фрэнк Синатра, — заметил Санька.

В это время в ресторан вошла Элла в сопровождении импозантного молодого мужчины.

— Это мой муж Уильям, — сказала она.

Тот, улыбаясь, пожал протянутые ему руки. Санька усадил его возле Ричарда и с интересом наблюдал знакомство двух англичан. Они, судя по благодушному виду, сразу нашли общий язык.

— Друзья, мы являемся свидетелями исторического события, — начал говорить Санька, чуть приподнявшись над столом. — В конце восемнадцатого века представители двух английских родов схлестнулись на этом континенте в жестоких боях. Один из них был верным сыном империи и дрался за то, чтобы Американская колония осталась в составе Британской короны. Другой жаждал свободы и независимости и присоединился к её противникам. А сегодня потомки отважных прадедов и смертельных недругов мирно беседуют, забыв о прежней вражде.

— Они выполняли свой долг, — произнесла Маша.

— Конечно. Но каждый из них понимал его по-своему. Я хочу сказать, как изменился мир. Англичане, русские и евреи сегодня за одним столом отмечают начало третьего тысячелетия. Пусть