Все заулыбались и, подняв бокалы с искрящимся шампанским, выпили. Потом оживлённо заговорили, закусывая вкуснейшими блюдами русской кухни.

Музыканты пошли на перерыв и Илюша подумал, что пора. Он поднялся и направился к большому белому роялю. Когда садился, перехватил одобрительный взгляд Каплана. Ему вдруг захотелось исполнить «Десять прелюдий» Рахманинова в этом небольшом русском ресторане в далёкой от его страны Америке. Он коснулся клавиш. Голоса в зале стихли, и полчаса он играл в тишине, чувствуя, что сейчас всех объединила музыка великого русского композитора. Он закончил и поднялся под гром аплодисментов и приветственных возгласов.

— Молодец, прекрасно исполнил, и то, что нужно, — сказала Яна, пожимая ему руку.

— Ты замечательный пианист, Илья, — произнёс Уильям. — Никогда не слышал такого Рахманинова.

Через некоторое время к их столу подошёл Роман.

— Спасибо, ты великолепно играл. Я хочу подарить тебе два снимка, которые сделал мой фотограф. Ты не возражаешь, если такие будут висеть в рамочках на стене?

— Пожалуйста.

— Тогда распишись на них, — попросил Каплан и протянул ему ручку.

Илюша расписался и ресторатор, удовлетворённо кивнув, удалился.

Проводив Диму с Вивиан и Эллу с Уильямом до метро, вернулись в «Шератон». Санька решил не звонить в Саммит по телефону. Дети, конечно, все спят, подумал он, а если родители тоже спят, зачем их будить.

— Благодарю за прекрасный ужин, — сказал Ричард. — Там была очень приятная публика.

— Когда мы увидим наших детей? — спросила Маша.

— Сегодня вечером мы их привезём сюда и пойдём в Рокфеллер-центр, — сказал Санька. — Там есть каток и роскошная ёлка. Пусть дети тоже получат удовольствие. А сейчас всем нужно выспаться.

Они спустились в паркинг. Маша и Ричард простились со всеми и остались в отеле, а Санька и Вика повели автомобили по сумеречному городу.

Утомлённая заботой о детях Инна Сергеевна, уложив девочек, спала в детской комнате. Мальчишки, наигравшись, захандрили раньше, и с ними не было проблем. Наум Маркович дремал, сидя в салоне у телевизора. Услышав шум мотора, он приподнялся в кресле и посмотрел в сторону входной двери. Послышались шаги, дверь открылась, и в коридорчике появились один за другим Яна, Вика и Илюша. Последним в дом ввалился Санька.

— Ну, как дела? Видели шар времени? — спросил Наум Маркович.

— Всё было шикарно, папа. Правда, произошла маленькая неприятность. Один полицейский в приличном чине не пожелал пускать нас на Таймс-сквер. Увидел евреев и решил продемонстрировать власть. Тут нашёлся Ричард, сказал копу несколько тёплых слов, и мы прошли.

— И правильно сделал, что напомнил вам, кто вы такие. Если нас не гонять, мы сравняемся интеллектом с гоями. А так мы им ещё очень нужны.

— Ты стал философом, папа.

— Жизнь научила, сынок. У каждого человека есть два пути: либо ты преуспеваешь, либо становишься философом.

— Но ты преуспел, устроился на работу контролёром. И у мамы всё не так уж неплохо.

— Не об этом я, Саня. Просто пытаюсь понять, что со всеми нами происходит. В Москве нам неплохо жилось, мы все были вместе, дружили и любили друг друга. Но жизнь разбросала нас по разным странам. Леонид уехал и умер в Израиле, Лёва женился на Вере и остался в России, Рома погиб. Теперь и вы разобщены. Вас разделяет океан. Всё пошло не так, как должно. Мы, русские евреи-эшкенази, интеллектуальная элита западной цивилизации, растворяемся, как соль, в многонациональном мире, исчезаем, не оставляя за собой плодоносную ветвь. Вот даже Элка не выдержала давления американского общества и вышла замуж за англосакса.

— Он хороший парень, Наум Маркович, — сказала Вика.

— А кто говорит, что они плохие. Но ещё одно-два поколения и нас, как великого народа, не станет. Я читал недавно статью. В нашей общине около шестидесяти процентов смешанных браков.

— В Советском Союзе таких браков тоже было немало. Там это даже вошло в моду, — произнесла Яна.

— Там это во многом было вызвано желанием обезопасить детей от ненависти, дать им лучшую жизнь, возможность преуспеть и реализовать свои врождённые способности, — продолжил свои рассуждения Наум Маркович. — А здесь, в Штатах, государственного антисемитизма нет. Но опьянение свободой создаёт иллюзию, что национальная самоидентификация уже не нужна и что мы, прежде всего, граждане Америки. Поэтому молодёжь без каких-либо нравственных мук и душевных коллизий вступает в смешанные браки.

— И что же делать? — включился в разговор Илюша. — Всё началось с Великой революции семнадцатого года. У нас отняли религию, потом язык идиш, культуру, основанную на этом прекрасном богатейшем языке, уничтожив Михоэлса, а затем расстреляв в застенках нашу интеллектуальную элиту.

— Идиш был ядром нашей нации, это верно. Он формировал еврейское самосознание, определял нашу самоидентификацию. Лишив нас нашего языка и культуры, он не оставил нам выбора. Многие талантливые люди к тому времени уже вросли в русскую культуру и неимоверно её обогатили. Мандельштам, Пастернак, Габрилович, Антокольский, Гладилин, Бабель, Рыбаков, Володин, Гроссман, Бродский, Самойлов, Аксёнов. Можно перечислять весь день. Вот и вы пошли сегодня в ресторан «Русский самовар», а не «Еврейский штрудель». Вождь знал, как сломить дух народа. Он только не успел осуществить второй холокост. Жаль, что мы не умеем читать письмена на стене, не оказалось среди нас пророка Даниила.

— Что ты имеешь в виду, папа? — спросил Санька.

— Вместо того чтобы вернуться в Иерусалим и заняться там своими делами и строить там свой дом и свою культуру, мы предпочли остаться или уйти в новое рассеяние.

— Почему ты молчал тогда, когда мы собирались?

— Я думал, что Америка — это воплощение всех наших духовных и материальных грёз. Но теперь я понял, что она перестаёт быть решением и становится проблемой.

— Папа, мир изменился. Уже не имеет значения, где ты живёшь.

— Может быть, ты прав, Саня. Не слушай меня, брюзгу.

— Как вели себя дети?

— Они замечательные. С ними не было никаких проблем.

— Спасибо тебе, папа. Ты нас выручил.

— Это тебя, сынок, я должен благодарить. Сегодня я многое понял и осознал.

Светало, первые косые лучи солнца пронзили ветви деревьев на противоположной стороне дороги, проникли в окна и коснулись стен. Все разошлись по комнатам, и на дом опустилась утренняя тишина.

5

Миновал год. Жизнь текла своим обычным чередом. Дети росли, и вот уже Бенни пошёл в школу. Теперь их двоих забирал школьный автобус, и Саньке было забавно видеть семилетнего сына с ранцем на спине, поднимающегося по высоким ступеням, а вслед за ним легко взбирающуюся в автобус Женечку, опекающую брата. Он уезжал в Манхэттен, а через полчаса, прибрав в кухне после завтрака, отправлялась на работу и Вика.