геноцид не приобрел бы таких масштабов. На востоке страны, во всяком случае вначале, кровь не лилась рекой, и даже делались попытки улучшить условия жизни населения, но потом Пол Пот направил туда карательные войска с юго-запада. В чистках региональные элиты были уничтожены, их места заняли ставленники диктатора, и самый безопасный район страны неожиданно стал самым кровавым (Kiernan, 1983: 138). Восток и юго-запад были единственными районами, находившимися под жестким и эффективным государственным контролем, а самая высокая смертность наблюдалась там, где в массовом порядке «перевоспитывались» «новые» люди (бывшие горожане). Институты власти не были структурированы, горожане совершенно не умели работать на земле, почва была скудной и неплодородной, планы по сдаче зерна почти никогда не выполнялись, руководство было бездарным и неэффективным, прогнозируемый результат этих факторов — чудовищный уровень смертности от голода и болезней. Местная власть лезла из кожи вон, чтобы выполнить невыполнимые планы — тысячам людей это стоило жизни. ЦК чистил партийные кадры, избавляясь от слишком либеральных или коррумпированных руководителей. Самое худшее произошло, когда партийная власть на местах была полностью заменена полпотовцами из юго-западной части страны. Последовали массовые казни и столь же массовые смерти от голода. Жертвами становились как «новые», так и «коренные» камбоджийцы. Наибольшая кровь пролилась там, где государственный контроль был ослаблен, где радикализация местной власти привела к тотальному произволу.

Движение красных кхмеров раздирали на части противоборствующие составляющие: централизованный авторитаризм, автономность региональных элит и полупартизанские методы ведения войны. Центр приходил в столкновение с периферией, планирование сменялось анархией, желаемое выдавалось за действительное — это привело к жертвам такого масштаба, которых не было ни в одной стране коммунистического мира. Моя первоначальная интерпретация Планов В и Г в Камбодже в данном случае не вполне корректна. Классицид как таковой никогда не планировался. Планировались чистки, но они неожиданно выродились в братоубийственную бойню и падение режима. Тем не менее события, приведшие к национальной катастрофе, имели свою внутреннюю логику. Режим располагал примитивными, но действенными способами управления народом. Красных кхмеров было немного, но им удалось депортировать в исправительно-трудовые лагеря треть населения страны, взять под контроль каждую деревню и монополизировать распределение продовольствия. Все, что производилось в стране, поступало в распоряжение власти, а власть перераспределяла национальный продукт так, как считала нужным. Свою миску риса получал лишь тот, кто работал на «Ангку». У остальных не было шансов выжить (Picq, 1989: 114; Yathay, 1987: 149; Thion, 1993: 93). Задачи кхмеров были простыми: принудительный труд на полях, разрушение всех иных социальных структур, уничтожение политических врагов. Это было всеобъемлющее тоталитарное государство, физически выжить, не подчинившись ему, было невозможно. «Ангка» ставила перед собой весьма скромные цели, но, когда выяснилось, что достигнуть их не удалось, режим развернул репрессии, которые в конечном счете его и погубили. Как система власти кхмеры просуществовали чуть больше двух лет. И именно благодаря примитивности этой системы за столь короткий срок было уничтожено огромное количество людей, за которым последовал крах государства и социальный регресс общества.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Несмотря на различия, радикальный этнонационализм и революционный коммунизм породили органические концепции понятий «мы, народ», народа как этнического единства или как единого пролетарского класса (см. тезис 1а). В их представлении государство становилось носителем моральной идеи защиты пролетарской нации от ее врагов, а также дальнейшего экономического и социального развития. Темная сторона коммунистического эксперимента заключается в создании такого государства, которое якобы представляет весь народ как единое органическое целое, в отличие от либеральных или социал-демократических обществ с их плюралистическим подходом к нации как совокупности групповых интересов. Именно эта ошибка не позволила коммунистам создать истинную демократию. Злодеяния Сталина, Мао, красных кхмеров были социалистической версией современного органицизма, извратившего социальную и классовую теорию демократии, точно так же как этнические чистки извратили националистические теории демократии. Геополитическое представление о «пролетарской нации», угнетенной мировым империализмом, окрасило теорию классовой борьбы в националистические, а в случае с красными кхмерами и в этнонационалистические оттенки. У коммунистов нация не ставилась выше класса, но и класс не превосходил нацию. Народ и этничность рассматривались в рамках классовой модели органической нации — явная инверсия моего тезиса 2.

Мои тезисы 3 и 4 относятся исключительно к этническим чисткам, однако гражданские войны, будучи порождением международных (мировых) войн, усиливали классовую нетерпимость и милитаризм коммунистических движений. Эти режимы стремились достичь свои идеологические цели военной силой. Это приближало коммунистическую власть к опасной зоне, где политические репрессии, неизбежные в первые послереволюционные годы, могли перерасти в политицид и классицид. Эскалация насилия (согласно тезису 5) была следствием геополитической нестабильности, как внешней, так и внутренней (гражданская война). Первая волна революционного насилия не имела отношения к этническим чисткам. Террор был призван укрепить партийное государство, сцементировать элиты, рядовых революционеров, направить энергию пассионарных масс на уничтожение враждебных классов. На втором этапе начинался раскол. Для партии всегда было трудной задачей институционализировать свою власть. Страсти и конфликты разгорались в социальных низах (часто этому способствовали и верхи), выходили из берегов, и в этих условиях было трудно удержать репрессии в разумных пределах. Партия раскалывалась на фракции, появлялись радикалы, требующие достижения своих утопических целей любой ценой, что приводило к еще более массовым репрессиям; их источником часто становилось не тоталитарное государство, а фракционная борьба и радикализация — те же процессы обычно происходят и при этнических чистках. Циклы государственного строительства и обрушения государства сменяют друг друга и сопровождаются общественными потрясениями. Очередная фаза партийной фракционной борьбы до основания потрясла Советский Союз в 1980-е гг. и похоронила эту страну. Китай смог избежать этой напасти, добившись плюрализма внутри партии и отстранив партию от экономического планирования. Планы, осуществляемые коммунистическими режимами, отличны от планов, описанных в тезисе 6. Коммунистический репрессивно-карательный аппарат работал более эффективно, чем у этнонационалистов, поскольку коммунистические режимы были более этатистскими. Стоит напомнить, что наименьшее число жертв принесли планы, разработанные и сознательно осуществленные на ранних стадиях революционного процесса. У коммунистов не было аналога нацистского «окончательного решения» — последней, отчаянной попытки добиться искомой цели ценою массовых убийств, когда все предыдущие планы рухнули. Кровавый террор коммунистических режимов не есть проявление чьей-то злой воли, а результат масштабных политических ошибок, усугубленных расколом элит, а также нетерпимым и мстительным отношением к жертвам. Но, если не считать красных кхмеров, почти перешагнувших эту черту, ни один коммунистический режим не планировал геноцида. В этом главное отличие коммунистического террора от этнического геноцида: коммунисты расплачивались кровью народа за свои катастрофические политические ошибки, этнонационалисты убивали сознательно.

В XX веке губительный голод в Советском Союзе и Китае стал