выросла и захотела жить отдельно, ей надо построить дом. Деревьев много, она могла бы построить целый дворец и жить в нем. А некоторые люди почему-то живут на улице, в пещерах или тавернах. Или тавернах-пещерах. Там, наверное, медведи-людоеды сдают комнаты, которые отделены аккуратными линиями из человеческих костей. А по ночам они подкрадываются к медведям и съедают их!

— Кости подкрадываются к медведям?

— Нет, медведи-людоеды, — захохотала сектанта, но затем изумленно выдохнула, округлив глаза. — Ты сказал, что кости едят медведей? Кости такое могут?

— Подожди, я имел в виду… — начал было объяснять Ачек, но остановился, побоявшись запутать ее еще больше. — Нет, кости не едят медведей. И медведи обычно не едят медведей. И причем тут вообще медведи?

— Так я тебе и говорю! Не слушаешь меня, а потом бред какой-то несешь, — обиделась Тормуна. — Медведи-людоеды сдают комнаты в тавернах, чтобы люди могли построить из домов деревья в лесу… То есть, из деревьев дома в лесу, где в пещерах живут человеческие кости.

— Ты что-то перепутала, — улыбнулся По-Тоно.

— Нет, это я к тому, что если есть много деревьев, то каждый человек может построить себе дом. Но почему-то это не так…

Ана старательно сморщила лоб, чтобы показать марийцу, как напряженно она думает. Решив, что подобной демонстрации собственного ума недостаточно, щупленькая сектантка принялась хмыкать и глубокомысленно мычать. Наконец ее лицо разгладилось, и она гордо заявила:

— Все дело в том, что медведи-людоеды…

— Хватит! Замолчите оба, — прорычал Ранкир, который брел за парой смертепоклонников, хромая на одну ногу.

— Тебе не нравятся медведи? — поинтересовалась Тормуна с каким-то сочувствием в голосе. — Если хочешь, Мелкая может поговорить с тобой о кошечках. Мяу.

— Мне не нравится глупый треп малолетних маньячек, — убийца ткнул пальцем в сторону Ачека. — А ты потакаешь ей из-за своей нездоровой привязанности. Вот зачем ты взял ее с собой?

— Я обещал заботиться о ней, — смутился юный лидер секты.

— Бред, — Ранкир раздраженно плюнул на запыленную мостовую. — Смертепоклонник, прославленный беспощадный последователь Нгахнаре, Мертвая Рука — так тебя называют? А тут ты вдруг решил поиграть в папочку и нянчишься с этой девчонкой. Или какие там у вас отношения, даже знать не желаю…

— В бою она стоит четверых, — возразил По-Тоно.

Он и сам не знал, перед кем именно оправдывался: перед собой или Митом. Тормуна с момента их первой встречи всегда была рядом с Ачеком, и ему это нравилось. Но он отказывался признаваться себе в каких-либо чувствах к ней, заставляя себя думать, что она находится рядом с ним лишь из-за данного Мертвому Взору обещания и боевых талантов сектантки. Однако его сердце замирало каждый раз, когда Ана выбиралась из панциря своего безумия и становилась настоящей.

— Насколько я понял, мы не собираемся ни с кем сражаться в Новом Крустоке, — пробормотал Ранкир. — Она здесь не нужна.

— Ты не понимаешь…

— Да мне просто плевать.

— Тогда мог бы придержать при себе свое мнение, раз тебе так все равно, — Ачек остановился и повернулся к бывшему другу, сверкнув разгорающейся в глазах злобой. — Мир не зациклен на тебе, ты даже не способен принять единственно истинное в жизни. Твой эгоизм не знает границ. Думаешь, ты мстишь за Тиру? Ерунда! Ты мстишь за себя и только ради себя. Скольких людей ты убил, осуществляя свою эгоистичную мечту? А Тира поддержала бы тебя, если бы узнала, что ты стал убийцей Синдиката? Ты хотел заработать кучу денег, купить себе жалкий клочок земли и фальшивое дворянство, жениться на Тире, так? Тогда скажи мне, где здесь ты хоть что-нибудь делал для нее?

— А ты что, лучше меня, что ли? — на лице Мита читалось нескрываемое презрение к собеседнику. — Это я-то убил много людей? А сколько жизней оборвали твои психопаты из канализации и ты сам? Не тебе меня учить человеколюбию.

— Дело не в том, что мы делаем, а в том, ради чего все это, — возразил Мертвая Рука. — Я служу багрово-черному владыке, объявляю его волю миру и привношу в него своими деяниями единственно истинное в жизни! Ложь жалкого существования не должна ослеплять людей, истина кроется в смерти — это кульминация всего, неоспоримый факт сущего, откровение Нгахнаре!

— Ты себя слышишь? Это же обыкновенный бред фанатика. В своей кровавой вере и преданности ты отказался от человечности.

— Неужели в твоем эгоизме много человечности?

— В моих действиях был смысл, — огрызнулся Ранкир. — Пусть только для меня и Тиры, но он был. Мой маленький мирок держался на одной лишь мечте. И вот от этого лучшего мира остался лишь пепел, жалкий пепел, втоптанный в грязь, забрызганный кровью, облеванный поганым обществом, в котором каждый придурок гонится за какой-то великой истиной или благом для всех! Так не бывает! Я хотел только быть с Тирой, спокойно жить! Вот тебе счастье, вот моя истина! Да, я умирал, я видел Нгахнаре, я даже разговаривал с ним, но его правда меня не устраивает. Хочешь жить по его правилам и потрошить всех направо и налево? Да делай ты что хочешь, но только не надо соваться в мой мир со своей нелепой истиной!

"Чего шумишь?"

— Не вмешивайся, Тиуран, — отмахнулся убийца. — Молчал, так и молчи дальше.

"Ты злишься только потому, что Ачек кое в чем прав".

— Я злюсь, потому что мы занимаемся какой-то ерундой, а они к тому же идут и воркуют между собой, обсуждая откровенно бредовые мысли этой сумасшедшей.

"А что они должны были сделать?"

— Не они, на Мелкую мне вообще плевать. А вот Ачек обещал мне найти босса Синдиката, говорил, что он точно в Новом Крустоке, что здесь его быстро найдут ищейки из секты. Но время прошло, а поиски ничуть не сдвинулись с мертвой точки.

— Хочешь, я помогу найти его?

— Ты снова приведешь меня к нему, Салдай? — подозрительно спросил Ранкир. — После того, что я с тобой сделал?

Рик вышел из подворотни Нового Крустока, поправляя воротник. В последнее время он предпочитал камзолы с высоким воротником, чтобы его можно было поднять и хоть немного скрыть отсутствие нижней челюсти. Сегодня он выбрал не очень удачную одежду — было очень хорошо видно, как язык, свисающий из зияющей дыры в шее, раскачивался при ходьбе и шлепался о дорогую зеленую ткань, оставляя на ней мокрые пятна слюны и мутной крови, которая медленно сочилась из подгнивающей плоти.

— Ты мне нравишься, парень, — сказал Салдай, придерживая язык рукой, чтобы его речь стала хоть немного членораздельной. — Хочу помочь тебе. Иди за мной.

Мит послушно последовал за ним, позабыв про свою хромоту. Впрочем, он