Эльгендорф одел ее. Поправил воротник серой мантии, которую выдавали образцам, поцеловал ее в успевшие потерять алый блеск губы. На руках он донес ее до ее капсулы, прячась во тьме коридоров. Несколько раз он почти сталкивался с надзирателями, но прятался в ответвлениях ходов, сумасшедшим коридором покрывавших затерянную в космическом тумане спираль Альбиона. Вильгельм прижимал к себе Катю и вдыхал ее аромат чистоты. Он создал ее такой.

– Завтра. Завтра все решится. А я все еще буду помнить тебя, клянусь. Когда-нибудь все вновь будет хорошо, – прошептал он, прежде чем выйти из капсулы в черноту коридора. Напоследок он вдохнул аромат ее волос и отшатнулся. Артоникс больше не отзывался на прикосновения жаром.

Тем вечером Вильгельм так и не вернулся в свою капсулу.

Глава сорок третья

Вильгельм сидел в столовой Альбиона и помешивал ложкой фиолетовую кашицу. Он бы с удовольствием остался в комнате и поел у себя за темным столом, куда не попадает свет тусклых ламп, но за несколько дней, проведенные в одиночестве, Вильгельм не говорил даже сам с собой, и утром осознал, что так можно и разучиться говорить – Вильгельм помнил. Однажды он уже прожил один достаточно долго, чтобы вовсе забыть самые простые слова. Пришлось учиться говорить заново.

Эта порция уже третья за утро, а он все никак не мог остановиться. Желудок будто растянулся и не мог заполниться. Запивал Вильгельм еду голубой водой, которую пили многие работники Альбиона. Говорили, что она содержит в себе те полезные вещества, которые обычно получают на свежем воздухе. Но, несмотря на кислый привкус воды, жирные отпечатки чьих-то рук на стакане и духоту помещения под низкими темными сводами, ему было хорошо. Он завернулся в белую Почитательскую мантию, под которую надел черную рубашку взамен нужной белой, пил голубые помои и покуривал захваченные в Земли сигареты, пуская клубы дыма в черный потолок. Запрещено, конечно, но никто не говорил ему отложить сигарету – все-таки это место отдыха, правила в нем мягче.

В столовой оживленно. Все, как и везде, от стен до ложек, черное. Вильгельм оглядывался, но не мог даже прикинуть размер помещения: все, от интерьера до цвета мантий работников, носившихся туда-сюда, подпиравших стенку у входа в ожидании напарников или лениво поглощавших завтрак, черное. Хотя, наверное, столовая была такой же необъятной, как и все в Альбионе. Суета медленно прекращалась – многие спешили занять свои посты, остатки работников все настойчиво еще стучали тарелками и стаканами. Перед работой сотрудники, которым не повезло оказаться на нижних уровнях Альбиона, никогда не забывали подкрепиться, а иногда – еще и принять лекарства. На нижних уровнях воздух был тяжелый и пах разложением, и находиться там больше часа невыносимо, а работали целый день.

Перед заключительным экспериментом Вильгельм всю ночь провел в игральном клубе, о котором узнал совсем случайно: услышал тихий разговор сторожа с напарником в коридоре, спустился туда под прикрытием, выиграл у анонимного невысокого существа в капюшоне в карточную игру пару кружек сиропа и отправился к капсуле Кати. Найти нужную дверь среди черных стен сложно, но он справился. Остановился, отдышался. Выпил отрезвляющую таблетку и принялся ждать. Он долго стоял в темном углублении стены, прячась от дозорных. Прикидывал, что же принесет им этот день. Но ни одной скверной мысли не прилетело в его голову. В этот день Вильгельм не мог позволить себе даже думать о плохом – впервые за миллионы лет все складывалось как нельзя отлично.

Когда Катя вышла из капсулы, она уже была одета в новую мантию светло-серого цвета. Ее лицо, казалось, могло в любой момент треснуть и посыпаться к ногам. Тяжелой поступью женщина отправилась следом за надзирателями, завернутыми в черную одежду словно в трубу. Накидка, которую меняли каждый день, выглядела так, словно за месяц ее Катя ни разу не снимала. Голова опущена, руки протянуты вдоль высушенного, как рыбешка на солнце, тела. Ноги, кажется, сгибались чуть больше нужного при каждом шаге, но шла Катя прямо. Вильгельм улыбнулся – еще не растеряла аристократических привычек. Может, даже завтракает в полдень, и гуляет по камере так, как гуляла бы в саду. Вильгельм прикусил щеку. Катя ведь не вспомнит, как гуляла в саду, и яиц на завтрак не вспомнит. Он даже не знал, сколько процентов памяти не задел порошок, но одно Вильгельм понимал точно – без тех воспоминаний о нем отвечать на вопросы Президента Кате легче.

Скоро все должно было закончиться. Скоро Катя выйдет из кабинета и бросится ему на шею, улыбнется, как тогда, в Италии, и скажет, что все кончилось. Что Президент похвалил ее (Тутси уверил, что передал Президенту русско-французский словарь, который Вильгельм привез с Земли), сказал, что Земля будет жить и отпустил.

Вильгельм увидел, как Катю окружили четыре охранника. Как Катя опустила голову к ногам, словно ботинки, сотканные из плотной искусственной кожи, интереснее, чем стоявший через несколько метром муж. Как она сжала кулачки, но не убрала руки в карманы – не привыкла.

Вильгельм улыбнулся.

Скоро все закончится, и они вернутся домой. Будут жить так, словно ничего не было. Блинчики на завтрак, прогулки после еды, обед в кафе или ресторане – смотря куда им захочется идти. Может, ужинать и не захочется. Он отвезет Катю на дачу – под Москвой строились очень красивые дачные поселки. У него даже есть свой пруд. Не море, но все же. Да и все моря на Земле все равно его. Он покажет ей все поля и горы, которые Катя не успела увидеть. Он преобразит лекарство, которое вкалывал Нуду, и сделает так, чтобы Катя была с ним как можно дольше. Она не превратится в уродца, может, станет чуть ниже, но это ничего. Он купит ей другую одежду, а если Катя захочет быть повыше, закажет ботиночки на высокой подошве.

Вильгельм улыбался, когда ее уводили. А когда шаги стихли, почти вприпрыжку побежал в столовую.

Он отхлебнул еще немного воды, запихнул в рот ложку сладкой каши и хотел уже идти за новой порцией, как сзади послышались тяжелые шаги. Эльгендорф не оборачивался, но отсчитывал каждое движение массивных ботинок, стукающих по черному полу столовой.

– Эльгендорф Вильгельм? – Раздалось за его спиной. Почитатель наконец-то обернулся, окинул окликнувшего его существо с ног до головы и чуть заметно улыбнулся.

– Энви, здравствуй. Давно не виделись, – сказал Вильгельм и жестом пригласил знакомого сесть. И даже не почувствовал привычного отвращения, будто