при посредничестве которого происходит работа ощущения, – становится еще одним участником определенного набора отношений, формирующихся при участии специфических практик измерения и контроля.

Этот пример с датчиком загрязнения воздуха, используемым гражданином для собственных измерительных нужд, – лишь один из многих возможных примеров того, как сенсорное измерение и сенсорные элементы начинают смещаться в сторону того, что мы называем «сенсорикой», практиками ощущения либо восприятия (Gabrys, 2012b; Pritchard, 2013). Сюда относятся те способы ощущения, чье использование ведет к появлению измерительных практик, закрепляет и формирует их связи с окружающей средой, материальными, политическими и эстетическими проблемами, субъектами и их средами (cр. Stengers, 2011b). От датчиков, используемых для мониторинга окружающей среды, до кооперации с лишайниками, помогающими зафиксировать загрязнение воздуха, а также «умной» инфраструктуры, которая считывает условия в реальном времени и приспосабливается к ним, регистры (registers) и сенсорика смещаются от человекоцентричного набора практик восприятия и декодирования к более широкому кругу сущностей (entities), технологий и сред восприятия. Новые регистры восприятия становятся очевидными, по мере того как организмы выражают различные динамические способы изменения окружающей их среды. И многие из этих сдвигов и расширенных регистров восприятия в дальнейшем фиксируются повсеместными компьютерными вычислениями, распределяющими сенсорные способности по окружающим средам. Гражданские чувства тоже составляют ряд сенсорных практик, чья цель – дать возможность и помочь людям ощутить политический эффект, что ставит вопросы о сенсорной политике (the politics of sense) и о том, как единицы ощущений (sensing entities) становятся источниками провокации и изменения (Cuff, Hansen, 2008; Goodchild, 2007).

Пока мы фокусируемся на гражданских ощущениях, чтобы разработать это понимание сенсорных практик, к развитию этого концепта можно привлечь и множество других примеров сенсорики: от трансматериального и расового (racialized) опыта отравления свинцом (Chen, 2012) до цифровой симуляции среды при подготовке к сражению (Suchman and Weber, 2016), а также парных соединений «растение – насекомое», формирующих определенные сенсорные экологии (ср. Braidotti, 2006a). Памятуя обо всех этих изменениях, как нам переосмыслить и переработать сенсорные практики, сущности и среды в рамках более широкого контекста, где происходит смещение предполагаемых субъектов и траекторий ощущения? Как эти расширенные подходы к сенсорике могут изменить форму взаимодействия с опытом и трансформировать практические исследования (Citizen Sense, 2014–2015)?

Вместо того чтобы взять «органы чувств» (senses) в качестве фиксированной точки отсчета, мы полагаем, что ощущения-как-практика позволяют уделить внимание их различным артикуляциям, особенно в применении к технологиям мониторинга окружающей среды, сбору доказательных данных, формированию граждан и более-чем-человеческих запутанностей (more-than-human entanglements). Ощущения-как-практика (sensing-as-practice) также позволяют уделить внимание опыту, в центре которого находится не только человеческий субъект, а огромный спектр ощущающих объектов (sensing objects) – от камней до насекомых (см. Whitehead, 1929; Уайтхед, 1990). Уильям Джеймс – философ, повлиявший на Уайтхеда, говорит, что один момент «перерастает в следующий [момент] через переходы – конъюнктивные они или дизъюнктивные, – продолжающие ткань опыта» (James, 1996: 87). Сенсорные практики также перемещают внимание к формированиям и процессам опыта многочисленных сущностей внутри определенных сред (ср. Gabrys, 2016a).

Такой подход к сенсорным практикам явно привязывает этот способ организации и понимания опыта к постчеловеческой перспективе. В постчеловеческом контексте опыт больше не ограничивается только тем, что представляет интерес и вызывает вопросы у человека. Вместо этого более-чем-человеческий (more-than-human) опыт становится критически важен для переосмысления того, как сенсорные отношения формируются либо исключаются, а субъекты – в том числе и новые – прорастают сквозь эти процессы (Whitehead, 1929; см. также Феминистская постгуманитаристика; Braidotti, 2006). Но этот проект – не только попытка понять, как мириады уже существующих сущностей выполняют свои дискретные сенсорные операции. Хотя специфичность организмов и существ, бесспорно, важна, сенсорика как концепт в равной степени делает акцент на то, что ее практики находятся в переходном состоянии – как и предполагает Джеймс (James, 1996) – или в процессе, как об этом написал еще и Уайтхед (Whitehead, 1929). Возможности одного определенного вида лишайника или мха служить средством сбора и выражения регистров загрязнения атмосферы в некоем городе могут меняться относительно других организмов, сталкивающихся с теми же процессами, го́рода, в котором сущности располагаются, происходящих там развития либо разрушения и еще целого набора других взаимосвязанных факторов (ср. Gabrys, 2012a).

При ином подходе к сенсорике – не как к ощущениям или к человеку как точке-посреднику – появляется возможность объяснить, как различные сенсорные практики резонируют с определенными сущностями и отношениями. Сенсорика – это не проект человеческого сознания или органов, декодирующих внешние субстанциональные явления, как мог бы предположить Уайтхед, скорее ее можно было бы понимать как способы выражения опыта в субъектах. В то же время это также совместное предприятие, и поэтому «коллаборативная сенсорика» (Gabrys, 2016a) – это всегда ключевой аспект в этих практиках. Далекая от картезианских «мозгов в банке», эта коллаборативная сенсорика отсылает к способам, которыми чувствуются общие миры, – поддерживаемым или даже создаваемым (ср. TallBear, 2011). Если вернуться к обсуждению датчика загрязнения окружающей среды в начале этой статьи, то мы обнаружим, что его исходная схема реагирования на стимулы и конвертации их в данные – довольно односложная и ограниченная конфигурация измерительной работы, осуществляемой при помощи этого научно-технического прибора. Датчики не просто фиксируют данные окружающей среды, но скорее участвуют в совместных сенсорных практиках по разбору окружающих сред с их проблемами, а также в организации подходов к тому, как принять меры и вызвать политическую реакцию посредством определенных форм инвайронментального гражданского действия.

И тогда сенсорные практики иначе материализуются по отношению к субъектам, сущностям, средам, окружениям, процессам и ситуациям, вовлеченным в опыт. Посредством сенсорных практик в дело вступают определенные аффективные и политические возможности, где использование гражданином датчика загрязнения окружающей среды запускает совсем другую политическую траекторию, нежели лес, загрязняемый смогом. Сенсорные практики – это способы артикулировать то, что важно, обозначить выразительный регистр значимости, причинять и ощущать аффекты. В этом отношении сенсорные практики – это практики созидания мира (ср. Stengers, 2011a). Это способы «встречи в мире, разделяемом всеми» (James, 1996: 79). Этот общий мир – не столько место, где сущности согласны появиться, сколько одна из множества разнообразных сред, активно создаваемых за счет общего обитания и опыта.

См. также: Одушевленности; Анимизм (Limulus); Тело без органов; Неземной аромат; Феминистская постгуманитаристика; Нейроэстетика.

Дженнифер Габрис и Хелен Притчард

(Перевод Ольги Дубицкой)

Сетевой аффект

Вопреки различным рационализациям, концептуализирующим сетевые медиа как инструмент извлечения информации, а также управления и обмена ею, онлайн-коммуникации связаны не только с хранением данных, обменом ими, но и с распространением,