Иерусалиме, затем в Андреевском, по просьбе Федора Ртищева, при устроенном там братстве. По желанию царя Иоаким перешел оттуда в Новоспасский монастырь на должность келаря, а затем поставлен архимандритом знаменитого Чудова монастыря. В этом звании он принимал видное участие в деле Никона. Уважение, которое питал Алексей Михайлович к Иоакиму, сказалось особенно на дальнейшем его возвышении. Когда Питирим из Новгорода был переведен на патриарший престол, на Новгородскую митрополию был посвящен Иоаким; а когда Питирим скончался, Иоаким и теперь занял его место, имея не более пятидесяти четырех лет от роду и находясь в полном развитии своих сил. Это был первый из высших московских иерархов, если не получивший образование в киевских школах, то по крайней мере близко знакомый с ними; может быть, благодаря именно сему обстоятельству он является потом одним из духовных писателей своего времени и борцов против церковного раскола. Означенное знакомство не помешало ему (а может быть, и побудило его) проявить особую ревность по охране русского православия от сильных в то время латино-польских влияний. В отношении к подчиненному себе духовенству он был строг и с согласия освященного собора издал указы против некоторых возникавших обычаев, несогласных с прежними правилами; например, запрещал вдовым попам у кого-либо на дому исповедовать, крестить, давать молитвы роженицам и тому подобное. Запрещал также в подмосковных боярских вотчинах новопостроенные церкви освящать без присылки из Москвы соборного протопопа, ключарей и дьяконов. Свою строгость по отношению к священникам он распространил и на царского духовника, несмотря на его привилегированное положение.

В начале царствования Алексея мы видели, как его духовник благовещенский протопоп Стефан Вонифатьев смело препирался с патриархом Иосифом по вопросу о единогласии и других исправлений в церковной службе, и царь держал сторону своего духовника. А в конце царствования видим распрю преемника сего последнего протопопа Андрея Савиновича Постникова с патриархом Иоакимом. Впрочем, эта распря имела чисто личные поводы. Очевидно, духовник зазнался и показывал строптивость в отношении патриарха. Последний обвинил его не только в неповиновении, но и в зазорном поведении, а именно в мздоимстве, пьянстве и даже прелюбодеянии, за что хотел его судить. Андрей Савинович не смирялся. Но Иоаким характером не походил на Иосифа; он велел взять протопопа и посадить на цепь для смирения. Это было в первых числах ноября 1674 года. Государь находился за городом, в селе Преображенском. Духовник не поддался патриаршему велению и послал своего сына стольника Ивана Постникова к царю с мольбой о заступничестве. Алексей Михайлович на другой день воротился в столицу и призвал к себе патриарха; но тщетно просил его за своего духовника. Иоаким, обвиняя Андрея в названных выше деяниях, запретил ему священнодействовать, благословлять и исповедовать, пока его дело не будет рассмотрено на соборе. Недели две спустя царь отправился опять в село Преображенское, и, опасаясь, чтобы патриарх не прибег к насилию, приказал поставить на дворе у своего духовника караул из 20 стрельцов, которые бы никого к нему не допускали без особого указу. Прошло еще около месяца. За несколько дней до рождественского праздника царь опять призвал патриарха и едва наконец упросил, чтобы тот простил протопопа Андрея и разрешил ему священнодействовать. Тогда протопоп, по приказу государя, снова «в верх въехал», то есть стал отправлять свои обязанности во дворце. Так Алексей Михайлович умел чтить и благодетельствовать приближенных к нему людей.

Посмотрим, кто были самые крупные сотрудники государя на военном и гражданском поприще, кроме известного временщика Б.И. Морозова, о котором достаточно говорилось выше.

Наиболее популярным, то есть народным любимцем, был двоюродный царский дядя Никита Иванович Романов, который по своему положению мог бы играть самую видную роль после царя. По всем признакам, он обладал приятным, приветливым нравом, но не отличался ни деятельностью, ни честолюбием. Знаем только, что он был поклонник иноземных обычаев и свою дворню даже одел в немецкое платье, за что очень косился на него патриарх Никон. А главное, Иван Никитич был не долговечен; он умер в 1655 году, не оставив после себя детей. Любопытно вообще то обстоятельство, что после Б.И. Морозова мы не видим, чтобы выдающимся влиянием в Боярской думе, а тем менее в ближнем царском совете пользовались люди наиболее родовитые, то есть представители знатнейших боярских фамилий. Кроме недостатка талантов и характеров с их стороны, тут, конечно, действовала и самая правительственная система Алексея Михайловича, ревниво относившегося и к своей самодержавной власти, и к старым боярским преданиям. Наружно он, однако, поддерживал с этой средой весьма дружелюбные и даже отеческие отношения. Важнейшими деятелями из сей среды являются князья А.Н. Трубецкой, Ю.А. Долгорукий, Г.Г. Ромодановский, Н.И. Одоевский и некоторые из Шереметевых.

Боярин и дворецкий князь Алексей Никитич Трубецкой в качестве самого заслуженного московского полководца выдвигался, собственно, в первую половину царствования. Но конотопское поражение омрачило его воинскую славу, и старик немногими годами ее пережил (1663 г.). Его значение первого воеводы перешло к князю Юрию Алексеевичу Долгорукому, также одному из самых заслуженных московских бояр. Последний отличился в войнах с поляками и при усмирении мятежа, поднятого Стенькой Разиным, а в мирное время начальствовал разными приказами. Как известно, при издании Уложения на Земском соборе 1649 года он председательствовал в палате выборных людей. О его решительном характере и преданности государю существует следующее, хотя и не совсем достоверное, предание. Однажды царский духовник (неизвестный по имени) ради посула ходатайствовал о помиловании какого-то дворянина, который убил собственного брата и его жену. Царь отказал, тогда духовник отлучил его от святого причастия. Алексей Михайлович обратился к патриарху Никону; тот принял сторону духовника. Узнав, что царь очень тем опечален, князь Ю.А. Долгорукий, несмотря на то что лежал больной подагрой, поспешил к духовнику и, угрозой немедля сковать его и отослать на заточение в Соловки, принудил его разрешить и причастить царя. Патриарх так был разгневан на Долгорукого, что бранил его и даже проклинал. Во всяком случае, этот князь явился в числе тех бояр, которые наиболее способствовали падению и осуждению Никона. Ю.А. Долгорукий до конца сохранял особое к себе уважение со стороны Алексея I. Князь Григорий Григорьевич Ромодановский своими воинскими заслугами особенно выдавался среди бояр того времени. По замечанию одного современника (Павла Потоцкого), он владел большою физической силой, свирепым характером и львиным мужеством; но искусным полководцем его нельзя было назвать. Известно, что он долгое время служил белгородским воеводой и принимал самое деятельное участие в борьбе с поляками за Малороссию, а потому пользовался особым расположением ее населения.

Князь Никита Иванович Одоевский, наоборот, отличался