Следующий шаг Кипа был мимо узкой люксиновой платформы. Он плюхнулся в воду. Неуклюжий Кип. Кип-дурак. Громкий плеск его падения еще больше отвлек внимание всех, чем и воспользовался Зимун.

Владыка Омнихром послал Зимуна убить Гэвина. Кип же видел это – но решил выбрать другую цель. У него была куча возможностей сделать правильное дело, и он все их упустил! Еще пять минут назад, не бросился бы он к Железному Кулаку, он мог бы оказаться на барже. Мог остановить Зимуна!

Больше Кип ошибки не сделает. Он отказывался ошибаться. Он опустил руки, открыл глаза, невзирая на воду, и начал впитывать свет. Это было адски больно. Ему было плевать. Он втягивал его, словно он был одним из двигателей Гэвинова длинного ялика, и направлял его вниз. Он вылетел из воды. По велению самого Оролама или потому, что удача, что всю жизнь была против него, наконец обернулась к нему лицом, выпрыгнул он в нужном направлении. Он взлетел на палубу, пролетел сквозь нескольких человек, что столпились у перил, ища его – и устоял на ногах, хотя вылетел под невозможным углом, и ему пришлось бежать изо всех сил, чтобы просто не упасть.

Он влетел в пятачок пустого пространства вокруг Призмы, как раз когда Зимун к Призме подошел. Зимун погрузил огромный белый кинжал в спину Гэвина за миг до того, как Кип налетел на него, ударив его головой в нос. Инерция отнесла обоих на противоположную сторону баржи.

Они громко плюхнулись в воду. Кип глотнул воздуха за миг до того, как они ушли под воду, и тут же вцепился в Зимуна, пиная его, вырывая у него кинжал одной рукой и ножны другой. Зимун не успел набрать воздуха. От выпустил и кинжал, и ножны, панически отбиваясь от Кипа. Кип попытался ударить его ножом, все еще будучи под водой, но промахнулся.

Кип вынырнул, глотая воздух. Зимун вынырнул в пяти шагах от него, из сломанного носа текла кровь, клубясь в воде. Кип услышал вопли за спиной у Зимуна. Появились акулы, в ярости взбивая в пену воду между Зимуном и пристанью.

– Кип! Хватай веревку! Хватай веревку! – кричал кто-то. Рядом с ним в воду упал канат.

Зимун смерил Кипа ненавидящим взглядом и поплыл к берегу. Он был хорошим пловцом. Быстрее Кипа. Было бы безумием преследовать его. И он истекал кровью.

– Кип!

Кип ощутил первую дрожь светоболезни. О черт. Но он уже раз терял свой кинжал. Он значил для него все. Больше он его не потеряет. Прыгая на волнах, пытаясь не обращать внимания как минимум на очередную двадцатку треугольных плавников, резавших воду в направлении пристани, он сунул кинжал в ножны, спрятал его в штаны и лишь тогда схватился за веревку.

Хорошо, что на конце была петля. Кип исхитрился надеть ее на себя через голову прежде, чем его в первый раз вырвало. В его желудке ничего не было, так что его корежила сухая рвота, пока баржа некоторое время тянула его за собой прежде, чем люди на палубе не вытащили его из воды.

– Выпусти остаток люксина, Кип, – говорил кто-то.

– Не могу, не могу. – Он понимал, что будет хуже. Он не мог больше терпеть боли. Он даже глаза открыть не мог.

– Давай, Кип, сделай это для меня, – ласково сказал Гэвин.

Кип выпустил остаток люксина. Последнее, что он помнил – расколовшую голову боль, копья света из тьмы, после которых тьма стала еще темнее.

Заключенный был полностью во власти лихорадки. Рана на груди, которую он сам себе нанес, и грязные волосы, которые он в нее затолкал, сделали свое дело. Смерть или свобода. Пора.

Он попытался встать, но не смог. Слишком сильно трясло. Может, он слишком долго ждал. Он хотел бы – ему было необходимо – подождать, пока лихорадка вызовет самый высокий жар, чтобы был хоть какой-то шанс. Если он неверно рассчитал, он просто умрет, как и все проблемы Дазена с ним.

Это будет трагедия.

Он выпрямился, нашел грязную волосяную чашу прямо под рукой, попытался рассмотреть ее в поисках недостатков в тысячный раз. Он не мог найти. Ему хотелось плакать, лихорадка привела в беспорядок все его чувства.

– Извини, Дазен. Я подвел тебя, – сказал он вслух. Бессмысленные слова. Из ниоткуда. Та его часть, что столько лет мариновалась в синем, нашла это любопытным. Не неожиданным, но все же странным. Почему он должен ощущать эмоции просто потому, что его кровь была в буквальном смысле горячее нормального? Странно, но несущественно.

Он открыл рану на груди, вытянул тугой, грязный, окровавленный комок и отшвырнул его в сторону. Он не вышел сразу весь. Что-то застряло в ране. Грязными ногтями он выковырял остаток. Задохнулся от боли.

Глупость. Он попытался ногтями вычистить рану? Надо было начертать пинцет. У него путаются мысли. Он моргнул, его тело пошатнулось. Нет, это не провал. Низший может потерпеть неудачу. Но не он. Он попытается выполнить план.

Гэвин придвинулся к неглубокой выемке, которую выцарапал собственными руками за шестнадцать лет.

Ну, некоторым нечем похвастаться после шестнадцати лет трудов.

Он громко рассмеялся.

Мертвец в стене выглядел озабоченным. Не падай духом, Дазен. Гэвин. Кто-то. Кем бы ты ни был, сегодня ты пленник, завтра свободный человек. Или мертвец, что само по себе свобода, не так ли?

Дазен взял свою искусно сплетенную волосяную чашу и вложил ее в каменную, которую выцарапал за годы. Она прекрасно подошла, как и должна была. Он такой и сделал ее, и проверял тысячу раз по ходу создания. Сидя прямо перед чашей и углублением, Дазен развязал набедренную повязку и неловко стянул ее, отложив в сторону.

– Видела бы нас сейчас Каррис! – сказал мертвец. – Как она могла предпочесть его вот этому?

Дазен едва удостоил его взглядом, сидящего в блестящей синей стене, смеющегося над ним, гротескно раскинувшим ноги над волосяной чашей и мелким углублением.

– Ты не можешь унизить меня, – сказал Дазен покойнику. – Я делаю то, что должен. И если это мерзость, то да будет так. – Он облизнул сухие губы. Он не пил воды. Для этого дела он должен почти иссохнуть. Язык казался распухшим.

Мертвец что-то ответил, но Дазен его не слушал. На миг он забыл, что делать дальше. Надо сотворить воду. Ему хотелось лечь. Оролам, он устал. Если бы он отдохнул, у него были бы силы…

Оплеуха! Вот что было дальше. Еще немного страданий, и свобода, Дазен. Еще немного. Ты Гайл. Ты не можешь быть заточен вот так. Ты Призма. С тобой обошлись несправедливо. Мир должен узреть твою месть.

Сидя ровно – не было причины отодвигаться, он не сможет вернуться, если шевельнется, – он изучил все свое тело, какое видел.

Затем он начал бить себя. Везде, где видел. Сильно.

– Тебе кажется это разумным? – спросил мертвец. – Возможно, шестнадцать лет заточения в синем недостаточны для тебя.

Гэвин – Дазен, черт побери – не слушал его. Он бил себя по рукам, по животу, по груди – кроме раны – он не хотел потерять сознание накануне победы – и по ногам. Он бил себя по всему телу, какое только видел, пока оно не потеряло чувствительности, не онемело и, что еще важнее – не покраснело.