– Никогда не чувствовал себя лучше, – сказал он. – О, ты… ты знал этого парня? Убийцу?

Кип ощутил комок в горле.

– Он был одним из тех извлекателей, кто уничтожил Ректон. Его зовут Зимун. Там он пытался меня убить. Его сожрали? – Кип вспомнил, что у того обильно кровоточил нос, когда он плыл к этим акулам.

– Не знаю, – сказал Гэвин. – Если я не видел гибель врага собственными глазами, я считаю его живым. – Он ухмыльнулся почти что мрачно какой-то своей мысли. – Но, – сказал он, отгоняя ее, – думаю, это все объясняет. – Он достал палисандровый ларчик, в котором хранился кинжал Кипа. Гэвин протянул его Кипу.

– Он пуст, – сказал он. – Но мне кажется, он похож на тот, что пыталась передать тебе мать. Или твой Зимун украл его у короля Гарадула, или просто сделан в том же стиле. Похоже, что там держали кинжал, но, думаю, он утонул. Мне жаль.

Кип хотел было признаться, но кинжал принадлежал ему. Гэвин мог его забрать у него. А Кип даже не успел как следует разглядеть его.

– Как бы то ни было, – сказал Гэвин, – ты отдыхай. У меня есть дела. Я пришлю кого-нибудь принести тебе еды, потом поговорим. Хорошо? – Он встал, остановился на пороге. – Спасибо, Кип. Ты спас мне жизнь, сынок. Молодец. Я горжусь тобой.

Сынок. Сын! В словах Гэвина звучала гордость. Кип заставил Призму гордиться собой! Словно лучи солнца ударили из-за холмов, осветив в его душе такие закоулки, в которых никогда не было света.

Комок встал в горле, на глаза накатили слезы. Гэвин повернулся, чтобы уйти.

– Подожди! Отец, подожди!

Кип замер, как и Гэвин – силуэтом в дверях. Последний раз, когда Кип произносил это слово, он хамил, и дело обернулось худо. А потом стало еще хуже, когда Кип вдруг понял, что Гэвин использовал слово «сынок» вместо «молодой человек». Кипу захотелось броситься назад, в море, к акулам.

– Простите, – сказал он. – Я не…

– Нет! – жестом руки прервал его Гэвин. – Что бы ты еще ни сделал, ты сегодня доказал, что ты Гайл, Кип.

Кип облизнул губы.

– А Каррис… я видел, как она ударила тебя. Из-за меня?

Гэвин тихонько рассмеялся:

– Кип, женщина – это тайна, которой ты никогда не разгадаешь.

Кип помолчал.

– Это значит «да»?

– Каррис ударила меня, потому что мне нужна была оплеуха.

Это не особенно помогло.

– Поспи немного… сынок, – сказал Гэвин. Помолчал, словно пробовал слово на вкус. – Хватит этой чуши с «племянником». Мир узнает, что ты мой сын. И плевать на последствия. – Короткая дерзкая усмешка. Затем он ушел.

Кип не спал. Он привалился спиной к синей стене и достал кинжал. Клинок был из умопомрачительно странного белого металла, спиралевидный черный стержень прошивал его от рукояти до острия. На нем не было украшений, кроме семи прозрачных, безупречных алмазов на рукояти. Ну, шести алмазов и, наверное, одного сапфира. Кип вообще-то не разбирался в драгоценных камнях, но эти шесть камней были прозрачными как стекло и сверкающими как алмазы. Седьмой был той же чистоты и размера, но сверкал яркой магической синевой. Кип спрятал кинжал. Как моя мать заполучила эту штуку? Как она не продала его за дурь?

Кип открыл палисандровый ларчик, чтобы спрятать в него кинжал, и ненароком смахнул его перевязанной левой рукой с коленей, и тот упал вверх дном. Он перевернул его и увидел, что шелковая подкладка не была приклеена к шкатулке, а крепилась к вложенной в нее рамке. Он вытащил рамку. Под ней находилось узкое отделение, в котором были завязки под цвет ножен, чтобы крепить их к различной ширины поясам. Это не было потайное отделение, но его явно не заметил ни Зимун, ни король Гарадул, поскольку там лежала записка.

С трепетом в душе, глянув на дверь, чтобы никто не вошел, Кип прочел записку, написанную рукой его матери твердым, размеренным почерком:

«Кип, поезжай в Хромерию и убей человека, который меня изнасиловал и отнял все, что у меня было. Не слушай его лжи. Клянись, что не подведешь меня. Если ты когда-либо любил меня, если когда-нибудь хотел сделать что-то хорошее в этом мире, убей этим кинжалом своего отца. Убей Гэвина Гайла».

Кипа словно парализовало. Кто-то лгал ему, предавал его. Кип ощутил это глубокое сосущее чувство закипающей ярости. Это его мать. Наркоманка. Шлюха. Врунья. Мать Кипа соврала бы ради дури: она заперла Кипа в чулане. Гэвин был с ним суров, но никогда ему не лгал. Не солгал бы. Никогда. Он был семьей Кипа.

Первой, которая когда-либо у него была.

Но его мать сохранила этот кинжал и даже ларчик. Она могла бы продать все это за кучу «дури». Она думала бы о них каждый раз, как безумие накрывало ее. Если это было для нее важнее даже «дури», то зачем ей лгать?

Кип вздрогнул, словно его сорвало с якоря. Он не знает правды. Но он узнает. Он поклялся.

Он сложил письмо и увидел корявую, наспех нацарапанную записку на обратной стороне, которой не заметил раньше, но это явно была рука его матери:

«Я люблю тебя, Кип, и всегда любила».

Она никогда не говорила таких слов. Ни разу. За всю его жизнь.

От отшвырнул записку как змею. Зарылся лицом в покрывала, чтобы никто не слышал. И зарыдал.

Дазен полз сквозь тьму. Это была смерть, но жизнь ждала где-то за ней. Пол был жестким и неровным, беспощадно терзавшим его руки и колени. Он втянул как можно больше красного люксина прежде, чем покинуть синюю камеру, и если бы он не был в жару, он не удержал бы пламени, но его мысли были по-прежнему ленивыми, тупыми. Он мог лишь цепляться за свой гнев, и красный поначалу помогал ему это делать.

Я отомщу, думал он, но бесстрастно. Была лишь боль в руках и коленях и ползанье. Он отказывался останавливаться. Туннель все извивался и извивался, но он не может тянуться вечно. Вскоре он заснет и либо умрет, либо проснется более сильным. Достаточно сильным, чтобы собраться и опрокинуть Гэвина. Он слабо рассмеялся и снова пополз.

Будь проклят этот острый камень. Что сделал его братец? Вырезал его тюрьму из чистого адского камня?

Сукин сын, Гэвин именно это и сделал. Истратил целое состояние, просто чтобы причинить Дазену страдания. Ублюдок ненавистный. Но Дазена так легко не остановишь. Он продолжал ползти. Он не откажется от свободы так просто.

И все же обсидиан такая редкость, что выложить им целый туннель будет стоить больше, чем годовой доход всего семейства Гайлов. Зачем Гэвину это? Магические свойства этого материала были таковы, что в полной темноте и при прямом контакте – через кровь или открытую рану – он мог вытягивать люксин из извлекателя. Немудрено, что красный люксин не помогал Дазену больше ощущать ненависть. Его весь вытянуло.

Что-то зашевелилось на задворках сознания Дазена. Изгиб туннеля, наверное, повлиял. Туннель изгибался так, чтобы синий свет из камеры не попадал туда. То есть тут стояла полная темнота.