руку, которая стала худой и бледной после месячного заточения, и вспоминал, как в последний солнечный день отец сказал ему, показывая на протез: «Видишь, моя рука была живой, а теперь её нет. Нет части меня. Однажды мы все исчезнем. По частям или полностью. Нужно многое успеть, прежде чем это случится».

Словно в ответ на его мысли за спиной послышалось знакомое поскрипывание металла, и, прежде чем зазвучал голос, Андрей почувствовал присутствие отца.

– Давай пройдёмся.

Они долго шли молча вдоль рядов могил, рассматривая, как причудливо снег образовывал мягкие шапки на могильных камнях и оградах.

«Спите спокойно, окончившие свой путь, – вот вам пуховое одеяло».

– Ты веришь в сны, пап?

– Не очень-то.

– Бабушка приснилась мне сегодня ночью.

Отец нервно поправил воротник рубашки.

– А мне нет… И что? Она сказала что-нибудь?

Андрей пожал плечами.

– Она молчала. Позади неё стоял кирпичный дом, и в окнах квартиры, где она жила, пылал пожар. Но страшно не было, и грустно тоже, наоборот, она всё показывала на окна, как будто говорила, что всё ненужное, старое должно сгореть и не мешать жить дальше. Так я почему-то её понял.

Отец вздохнул, как показалось Андрею – с облегчением. А ещё говорит, что не верит снам!

– Она и при жизни говорила, чтобы мы пели весёлые песни на её похоронах. Но реальность, увы, такова, что всегда находится кто-нибудь, кто будет плакать.

– Без неё будет скучно.

– Угу.

Они снова замолчали, на этот раз надолго. Только снег скрипел под подошвами.

– Мама предложила мне сменить фамилию, – снова нарушил молчание Штыгин-младший.

Он остановился, чтобы посмотреть на реакцию отца, но тот продолжал идти по тропинке, глядя себе под ноги.

– Папа! Ты слышишь? Мне скоро паспорт выдают…

Отец повернулся. У него было очень бледное лицо, по цвету напоминавшее руку Андрея, которая месяц томилась под гипсом и теперь явилась на свет. Это не оттого, что отец опешил от такой новости. Просто почти у всех к середине зимы кожа на лицах становится похожей на накрахмаленные простыни.

– И что ты решил? – спросил Роман Андреевич с деланым равнодушием.

– Я решил… – Андрей не знал ещё, что сказать, ведь он думал, что его сразу начнут отговаривать. – Я решил, почему бы и нет? Могу даже выбрать: или взять мамину, или этого, который к нам заходит. Или оставить твою…

Он не понимал, почему, но его злило, что отец так спокойно отреагировал.

– Так ты выбрал или нет?

Волна гнева подкатила к горлу. Но Андрей постарался говорить спокойно…

– А какая лучше будет звучать со словом «доктор»?

– Не знаю. Тебя всё равно будут звать по имени-отчеству.

– Я хотел бы оставить твою фамилию, если… если бы… – Он задохнулся.

– Что – если? – спросил отец, прямо глядя на него.

– Если бы ты пообещал мне не делать больше так… Ну… Так, как ты всегда делаешь…

– Что ты имеешь в виду? – в голосе Штыгина-старшего послышался скрежет металла.

– В школе. Только всё утихнет, как ты опять что-нибудь выкидываешь. Делаешь что-нибудь этакое… Против правил… И потом все говорят, что я…

Андрей испугался, что отец сейчас вспыхнет. Он даже успел подумать, что вполне заслуживает пощёчины.

Но отец так непривычно для себя сгорбился и, неловко потерев переносицу, быстро проговорил:

– Прости. Прости меня. Это тяжело, быть сыном учителя. Если смена фамилии поможет тебе… Ну… В смысле, чтобы о тебе меньше говорили… То…

Он неуклюже развернулся на тропе и пошёл дальше. Андрей застыл на месте и смотрел ему вслед, не понимая, зачем начал весь этот разговор, и не до конца осознавая, что сейчас сказал вслух.

Когда до него наконец дошло, что язык его сам собой говорил нечто жестокое, грубое, неуместное, отец уже свернул за сухую изгородь и скрылся из виду.

Андрей вдруг понял, что стоит совсем один среди могил. Может быть, отец навсегда исчез там, за этой изгородью, растворился в воздухе? Что, если с ним однажды случится то, что случилось с бабушкой? Когда это произойдёт? Сколько времени ещё осталось?

Юноше захотелось догнать его, обнять за плечи и поклясться, что он никогда не сменит фамилию, но на один широкий шаг отца Андрей делал два.

У самой изгороди он зацепился за корень под снегом и едва не упал. Его взгляд пробежался по надгробиям…

Всего на вытянутую руку от него на мраморной плите он с удивлением прочитал выгравированное золотом собственное имя и дату рождения.

Словно в полусне Андрей протянул свою худую руку и стряхнул с камня снежную шапку, прикрывавшую фамилию и дату смерти. Пушистый холм обвалился.

Конечно, там была не его фамилия. Но под снегом оказалось нечто иное, не менее странное.

На него взглянуло лицо с чёрно-белого портрета. Это был его ровесник. Улыбающийся, светловолосый, пышущий жизнью юноша смотрел Андрею в глаза и словно спрашивал: «А что, я уже умер?»

И дата смерти говорила о том, что его не стало всего лишь три месяца назад.

Кем он хотел стать? Врачом или музыкантом? Думал ли он, что у него так и не будет красавицы-жены, двоих детей, большого дома и немецкой овчарки?

Андрей так и сидел на одном колене, заворожённый увиденным, и на мгновение ему показалось, что его самого давно уже нет в живых и что тело его лежит здесь, под чёрным камнем с золотыми надписями.

Он очнулся, только когда понял, что его тёплые пальцы, опущенные в снег, превращают белый пух в воду.