Просто подождите.

P. S. Ну а если серьезно, то медицинская этика и (просто гуманистическая) делает нашу жизнь лучше. Погуглите, что такое ятрогенные заболевания. Некоторые наши врачи и тупые люди делают все для развития психозов и патологий. Здоровый может быть несчастен, а больной – счастлив. Счастлив может быть не только человек, который заплатил за это психологу. Счастлив может быть просто любой – вы, я, кто угодно. Счастье – это не результат анализа: пока не получу, не узнаю. Я не мотивационный оратор, чтобы сказать вам «вы уже счастливы». Просто поверьте, счастье – это не товар в дефиците. Если вы его у кого-то заберете, то его не станет где-то больше. Его станет везде меньше. А вы мудак.

Вспомнил историю, которая помогает меня больше любить.

Когда меня с разбитой головой привезли на МРТ, то случилась одна штука. В отделении был мой друг – врач по образованию. Наверное, поэтому врач, который проводил МРТ, решил поделиться с ним мнением о пациенте – обо мне. Спросил, кто я такой и чем занимаюсь. Друг сказал, что я журналист и писатель. Врач хмыкнул: мозг, который он видел, – это был мозг… ну, скажем так, человека физического труда. Простого русского человека, который в голову – ест.

Эту историю я услышал уже после выписки из больницы. И она очень меня поддержала! Я узнал, что не только не смогу «быть как раньше», но и раньше не мог быть! У меня попросту не развиты структуры мозга, которые отвечают за креативность. Я творческий кастрат. И это суждение не человека, а ученого. Не оценочное мнение, а факт.

Оглядываясь сегодня на свое творчество, я просто обязан брать его в кавычки – «творчество». Ведь оно не дано мне Богом (у меня нет тому доказательств), оно не дано мне разумом (есть тому доказательства). Оно результат чистейшего выживательства. Того, что остальных талантов природа дала мне еще меньше – в кулинарии, в ремонте, в эскорте.

Поэтому я трепетно отношусь к своим текстам. Бедный человек всегда знает, сколько дошираков отделяет его от голода и смерти. И, конечно, я завидую тем, чей талант как бесконечный антисептик в метро – ангелы подливают его утром, днем и вечером.

И в эти святые дни я прошу у Бога еще немного таланта. Хотя бы две упаковки нейронных связей. Хотя бы одну!

Сделал вакцину. Первым делом я перепутал поликлиники – пришел не в тот филиал. Понял свою ошибку и вылетел на улицу. Бежал через метель, прыгал сквозь сугробы, обгонял собак и снегоочистители. И вот я, как фурия, ворвался в нужную дверь.

– Печейкин?

– Печейкин.

– Вы опоздали. Подождите. Пока заполните анкету.

Заполняю анкету. Теперь я уже знаю, что в параграфе с заболеваниями нервной системы нужно ставить галочку, где «да». Наконец меня вызывают.

Вхожу, там добрая женщина-врач. Уже хорошо, потому что в первой поликлинике была злая тетка.

– Вы не ответили на вопрос про диабет.

– Простите, я торопился, – ставлю галочку, что нет.

– Так, а что с нервной системой?

– Черепно-мозговая травма средней степени тяжести. Но со мной всё в порядке.

Это говорю я, человек, который опоздал, влетел бешеный. И написал свое имя как ВВалерий. Этот человек сейчас говорит, что с ним все в порядке. Я понимаю, что сейчас решится моя судьба. Мозг ищет ответ: как доказать свою адекватность. Как? Как как как?

Я вспомнил прием у психиатра в военкомате. Меня попросили показать на карте, где находится Россия. Но сейчас в кабинете вакцинации нет карты, а меня ни о чем не просят. И тут я вспоминаю, что один из маркеров адекватности – это вовлеченность человека в общественную жизнь. Ну, понимание, где он находится и что вокруг. Не случайно в Древней Греции идиотом называли человека, который не интересуется политикой.

Я говорю:

– Я знаю, кто президент.

Врач смеется. Это хорошо, потому что я на ее месте вызвал бы мне психушку.

– Это хорошо, – говорит, – а когда была травма?

– Восемь лет назад.

– Это какой год был?

– О, это я не могу подсчитать без калькулятора, – смеюсь.

– Я тоже, – смеется врач.

Наверное, из коридора кажется, что мы щекочем друг друга.

– Вы в восемнадцатом году делали «эхо», патологических изменений нет. Так что можем сделать вакцину.

Дала направление. В соседнем кабинете сидел длинный мальчик, совсем не похожий на врача. Он-то мне и вколол вакцину.

Я собрался и пошел домой. По дороге все время искал признаки реакции. Перепутал в темноте бутылку воды с собакой, а больше ничего интересного. В магазине купил 4 сырка-чизкейка – сбивать температуру. Пока всё.

Посмотрим, что будет утром – со мной и Россией.

Помню одну из первых поездок в Питер. Когда я зашел в «Зингер», в Дом книги. А там, на кассе – Михаил Боярский. Я хотел достать телефон, чтобы сфотографировать. Но какая-то девушка достала – раньше. И вдруг Боярский закричал: «Сколько стоит билет?» Девушка удивилась: «Какой?» А Боярский: «До твоей деревни! Хочу купить, чтобы ты уехала!» Тогда-то я и понял, что такое говорить по-петербуржски.

Сегодня зашел в «Зингер». У касс публика покупает грустные сувениры, притворяющиеся веселыми. Боярского нет… Зато есть на выкладке мой «Злой мальчик». Видно, что кто-то даже купил пару книжек. Приятно!..

Решил зайти в туалетную комнату. Нашел по указателям, подхожу и… Слышу за дверью звуки. Глухие толчки, то ли хрип, то ли шипение. Потом мужской голос, что-то мычит. Снова толчки. Мужской голос: «А!.. А!.. Ммм!.. А!..» Потом тишина. И в конце – о, ужас! – юный детский голос: «А!..»

Открывается дверь, выходит мужик. Я в таком ужасе, что смотрю на его лицо и не могу увидеть. Прячет глаза, идет, расставив руки с толстыми красными пальцами. Руки, которыми только что… Открывается дверь, выходит подросток. Он похож на олененка, альпаку и жертву насилия. Я смотрю на его лицо, чистые глаза, тонкую шею. Хочется подойти и спросить, почему он делает это с мужчинами, да еще в книжном магазине. Просто какая-то сцена из «Тошноты». Подросток ускользает. Я захожу в туалетную комнату. Ссу, думаю.

Не найдя ответа, иду к раковине. Она когда-то была белой, как душа этого мальчика-проститута, а теперь посерела, покрылась серыми пятнами, сколами, трещинами… Я подставляю намыленные руки под автоматический кран. Кипяток как ударит! В ладони! Ааа, скааа! Как же больно и неожиданно… Но мыло надо смыть. Я снова и снова подставляю руки. Толчки воды – один за другим. Я: «А!.. а!.. а!.. ммм… ммм… а!..»

Ааа… Вот что тут было. Этот кран сломан. Вот почему мужик шел, расставив красные руки. Он не обнимал ими девственную плоть… И этот мальчик – по-настоящему чист и православен. Как и я.