– Но – но это неправильно! Так нельзя поступать! – Непонятная для нее самой откровенность перед незнакомым человеком неожиданно успокоила Ольгу, к ней вернулось самообладание. Выручила привычка говорить твердым и спокойным голосом при любых обстоятельствах. Сцепив перед собой руки и глядя в глаза этому скуластому темноволосому парню, она спросила: «И почему вы, –запнувшись, поправилась – ты командуешь? Что за снисходительный тон? Какое у тебя право принимать за меня решения и так поступать со мной?». Закинув за спину сумку и ослабив шарф, она приготовилась дать отпор непрошенному благодетелю.

Сергей невольно поморщился, поднял раскрытую ладонь, призывая Ольгу остановиться.

– Слушай, подруга, давай без пафоса. И про права человека в другое время и в другом месте выскажешься. Лучше продиктуй-ка мне свой телефон». – Из внутреннего кармана куртки он вынул свой загудевший мобильник.

– Сергей Николаевич – голос обычно молчаливого Рината, старшего пилота компании, звучал почти осуждающе. – Вы где? Время критическое, минуты считаем. Диспетчер грозится отложить вылет. Сами знаете, какой штраф на частный борт навесят.

Сергей досадливо чертыхнулся, взглянул на часы. «Как он может так опаздывать? Ринат прав, да и он, генеральный директор компании, по-любому просто обязан быть на объекте до приезда комиссии. Что за дурачества, в самом деле? Времени действительно оставалось в обрез». Он резко задернул молнию на куртке, шагнул к проходу.

Обернулся – стоит. Такая правильная, самостоятельная, элегантная стоит и настороженно смотрит исподлобья. Сергей улыбнулся и неожиданно для самого себя, с ходу развернулся к ней и, раскинув руки, громко пропел: «Ой-ся, ты ой-ся, ты меня не бойся», озорно притопнул уже почти на бегу,– «я тебя не трону, ты не беспокойся».

* * *

Двигаясь с нарочитой неспешностью, блондинка в форменном пиджаке приподняла бортик стойки и выкатила чемодан наружу. Оглядев Ольгу с ног до головы, презрительно пожала плечами. «И чего только мужики находят в такой моли бесцветной? Ну да, эта кукла – иностранка, вот и стелется, радушный наш». Блондинка выразительно фыркнула и, подняв подбородок, резким щелчком закрепила на месте бортик и величаво прошествовала вглубь.

.Помещение с обслуживанием беспроводных сетей находилось в другом конце зала, на втором этаже. Перезвонив Режин и успокоив ее, Ольга поспешила к эскалатору. Обгоняя пассажиров, она катила свой чемодан и в дробном перестуке его колесиков ей упорно слышалось насмешливое «ой-ся, ой-ся, ты меня не бойся»…

* * *

– Даже и не думай, даже и не заикайся о такой глупости! – взволнованный Катин голос буквально рвался из наушников. – Что значит «переночую в гостинице»? Да знаю я, что компания обеспечивает и гостиницу, и питание, пусть те люди пользуются, у кого здесь нет ни родных, ни друзей. Это не твой случай. Немедленно бери такси и приезжай к нам. Позвони, когда подъезжать будешь – я тебя у подъезда встречу. Возражений Катя не слушала, переубедить ее было невозможно – да честно говоря, Ольга и не пыталась. Разве она не поступила бы также, окажись на ее месте Катя?

Московская подруга жила на другом конце города, путь к ее дому был почти таким же долгим, как перелет из Женевы. Разница во времени составляла всего два часа, но Ольга, измотанная бесконечными переживаниями, потеряла счет времени. Подтягивая к себе чемодан, она уже не спеша пробиралась к выходу и ей казалось, что она вступила на какой-то идущий то вверх, то вниз бесконечный эскалатор, который иногда останавливается и ей приходится перетаскивать свой непонятно почему постоянно набирающий вес чемодан. Наконец она очутилась на улице.

Ударивший в лицо холодный, набухший от влаги воздух заставил взбодриться, людской поток сразу втянул в темп жизни мегаполиса. Долго ждать не пришлось, подъезжающие такси быстро сменяли друг друга. В салоне такси было тепло, даже жарко для Ольги, привыкшей к по-европейски экономному обогреву помещений. С трудом удавалось собраться с мыслями, хотя водитель такси был неразговорчив, на зеркальце не раскачивалась едкая химическая отдушка, да и мигрень притихла, затаившись на дальних подступах. Она расстегнула пальто, стянула вязаные перчатки, достала баллончик с минеральной водой, смочила лицо и шею. Немного полегчало.

Нависший над городом туман не смог замедлить бешеный ритм столичной жизни, задаваемый гигантскими анакондами автострад. Огромное, распластавшееся на сотни километров, мерцающее пространство подрагивало, словно выброшенная на берег медуза. Выхваченные светом прожекторов сталагмиты высоток, сверкающие скалы причудливых небоскребов не давали рано наступившей промозглой темноте поглотить город, ее разъедали миллиарды цветных огней – освещение улиц, световые сетки на деревьях, гирлянды очертаний зданий и подсвеченные рекламные щиты, блеск витрин невольно порождали мысль о безграничности городского бюджета. Трассирующими линиями пронзали эту темноту фары тысяч и тысяч автомобилей, водители которых – кто по необходимости, кто наперекор предупреждениям и здравому смыслу, – бросали вызов предупреждениям о крайне неблагоприятных для поездок метеоусловиях.

Голоса людей, обрывки невесть откуда доносившейся музыки, жирное шипение или взвизгивание тормозящих шин сливались в не замолкавшее ни на минуту нагромождение звуков, столь привычное для жителей мегаполиса, но приводящее в растерянное состояние человека, не привыкшего к такой какофонии. Впрочем, при параличе движения, в пробках возникали паузы. Для находящихся в пути бесконечные, выматывающие нервы транспортные заторы приносили некоторое затишье – при условии, что в машине не надрывалось радио, а плотно закрытые окна приглушали сигналы и нервные высказывания обозленных водителей.

Впрочем, пробки, они и в Африке пробки. Хотя масштабы европейских пробок несравнимы. Унаследовав от Пилар любовь к вождению, в трудные моменты жизни Ольга обычно садилась за руль. Дорога успокаивала и даже езда с частыми остановками и торможением помогала отрешиться от насущных проблем. Напряжение снимала и патриархальность пейзажа. Мелькали ухоженные поля, чистенькие полусонные городки, вдоль берегов озера угадывались виллы, спрятавшиеся за массивной оградой, неспешно закручивалась лента поднимающейся вверх либо ползущей вниз дороги. Плотные заросли смешанного леса сменяли величественные одинокие ели, плавные контуры долины дышали покоем. Горечь собственных переживаний постепенно ослабевала, теряя первоначальную остроту. За рулем и наплывающее одиночество не казалось печальным…

Вот и сейчас, прижавшись виском к холодному боковому окну машины, несущейся по вспыхивающей блестками сверкающей ленте транспортного кольца, вглядываясь в проезжающие машины, в бесконечную череду фантастических городских декораций, она чувствовала, как распрямляется пружина напряжения, уступая место естественной физической усталости. Закрыв глаза, Ольга погружалась в состояние безмятежного покоя, испытывая непонятное умиротворение, словно засыпающий в теплой кроватке ребенок, которому перед сном прочитали любимую сказку.

Внезапно пришло неясное ощущение какой-то легкости, почти невесомости, уверенности в близости счастья. Она насторожилась, не поверила ему, но оно не исчезало. Замерев, Ольга медленно растворялась в этом ощущении, боясь спугнуть. Ей казалось, что прикрыв рукой глаза, она не спеша заходит в прогретую июньским солнцем речку. Мерно набегающие волны ласкают ее тело, легкий ветерок развевает волосы, донося откуда-то щекочущий пряный запах свежескошенной травы. Вот ветер переменился, из чащи леса потянуло прохладой, запахло хвоей, влажной землей, разрытой лесной грибницей и чей-то хрипловатый голос негромко позвал ее. Она подалась на этот голос, ждала, что он позовет ее вновь. Тревога, напряженная скованность таяли, замкнутое, отрешенное выражение лица сменилось легкой блуждающей улыбкой. Если бы она увидела сейчас себя в зеркале, то могла бы и не узнать сразу. Куда исчезла сдержанная, крепко сжавшая губы деловая женщина, в силу привычки и воспитания умеющая держать себя в руках, пряча свою усталость и беспокойство? На заднем сидении московского такси сидела, задумавшись, прехорошенькая молодая женщина, нежная как разноцветный душистый горошек, вьющийся у подмосковной террасы. Ее зеленоватые глаза сияли, а сквозь растрепавшиеся волосы пунцовело ухо с крошечной бриллиантовой сережкой. Казалось, что вся она тихо светилась от неясного предвкушения счастья…