— Пл-охого чело-века она может и укусить, — как ни в чем небывало продолжил урод. — Я го-во-рю па-пе, чтобы он по-купал ей дорогиепла-стико-вые кости, раз-ные со-бачьи игру-шки, хоро-ший корм. Я мо-гу ейчи-тать книж-ки, и она вни-ма-тельно слушает. Мо-гу петь, и она подвывает. Мы сней боль-шие дру-зья. Пош-ли есть. Стрел-ка будет есть вме-сте с нами. Оналю-бит си-деть под сто-лом и ждать, ког-да ей пере-падет какой-нибудь лако-мыйку-со-чек.

Через несколько минут мы вместе с уродом уже сидели в столовойза аппетитной трапезой.

Под столом полулежала Стрелка в ожидании очередногоугощения, любезно подаваемого хозяином.

Странно, но за такой короткий срок я научилась пониматьмимику урода. Если не ошибаюсь, то сейчас он пребывал в прекрасном настроении ибыл слегка возбужден. Оно и понятно. Такая семейная идиллия! Прямо как в сказке«Красавица и чудовище». Только в сказке чудовище доброе, заколдованное. А этотурод себе на уме и явно страдает психическим расстройством.

В столовую заглянул пахан и посмотрел на нашу идиллиюодобрительным взглядом. Видимо то, что он увидел, ему очень понравилось.

— Поладили… — заметил он и расплылся в улыбке, потираяладони.

— Папа, Анне понра-вила-сь моя Стрел-ка.

По всей вероятности, урод улыбнулся — заячья губаприподнялась, на лице появился какой-то оскал.

— Еще бы, сынок! Анне должно нравиться все, что нравитсятебе. Она никогда не должна тебя огорчать. А если ей что-то не будет нравиться,мы ее обязательно накажем.

С этими словами пахан удалился. Домработница налила нам чайи убрала грязную посуду. Урод положил Стрелку к себе на колени и стал ласковотеребить ее за нос.

— Стрел-ка, девоч-ка моя хорошая. Ты самая лучшая на све-тепси-на. Я очень те-бя люб-лю.

Ближе к вечеру я уже исследовала практически весь дом и,возвратившись в свою комнату, села около окна. Беседка была пуста, да и натерритории, прилегающей к дому, не было ни души. Положив голову на подоконник,я, сдерживая слезы, стала вспоминать последний спектакль, сыгранный мною втеатре. Господи, а я ведь и подумать не могла, что он последний! Не было даженикакого предчувствия… Я играла превосходно и чувствовала, что превосхожу самусебя. Публика ни в какую не хотела меня отпускать. Аплодисменты не смолкалидаже тогда, когда зажегся яркий свет. Наверно, самое великое блаженство актериспытывает именно тогда, когда аплодисменты переходят в овацию.

Я стояла и, не переставая, кланялась. Жутко уставшая и жуткосчастливая… А овация становилась все оглушительнее и оглушительнее. Публикасловно чувствовала, что больше никогда меня не увидит. Я играла девушку,которая встретила свою любовь, а это значит, что я играла саму себя. Мне былоничуть не трудно играть счастливую женщину, потому что в тот момент я быласчастливой. У меня была любимая работа, любимый мужчина, любимая подруга,любимая жизнь. Не хватало только одного — ребенка. Мне хотелось родитьмаленькую девочку, очень похожую на меня. Если бы она родилась, я бы работалаеще больше. Я бы упорно работала для того, чтобы у нее были красивые игрушки,красивые платья, красивые ленточки и красивые туфельки. У красивой девочкидолжно быть красивое детство. Я родилась в небогатой семье, где меня оченьлюбили, но вынуждены были на всем экономить. Я представляла, как возьму этомаленькое, подаренное богом чудо на руки. Как буду ей петь колыбельные песенкии читать сказки. Дочурка стала бы самой важной частью моей жизни. Мамарассказывала, что, когда с ребенком случается что-то неладное, это приноситтакую боль, с которой ничто не может сравниться. Просто не выразить словами…

Мои мысли прервала вошедшая в комнату Елена Михайловна. Онапротянула мне стакан апельсинового сока.

— Выпей. Это свежевыжатый сок.

Я сделала несколько небольших глотков.

Домработница заметно нервничала и выглядела не самым лучшимобразом.

— Что-то случилось? — Я посмотрела в ее грустные глаза.

— Все обошлось. У Лешика был приступ. Он опять перепугалвесь дом.

— Какой приступ?

— У него какая-то опухоль в мозгу, которая прогрессирует.

— Какая еще опухоль?

— Не знаю. Его отец сильно переживает.

— У него умственная отсталость?

— Нет.

Елена Михайловна не на шутку перепугалась и повторила:

— Нет. Нет. Полчаса назад у него опять были судороги. Врачиговорят, что когда-нибудь он просто лишится рассудка.

— Тогда какого наследника ждет его отец?! Еще одногодебила?!

При слове «дебил» домработница вздрогнула и затараторила:

— Смотри, чтобы его отец не услышал, а то тебе точно непоздоровится. Он не дебил. Он вполне хороший мальчик. Если врачи сказали, чтоон может лишиться рассудка, это совсем не означает, что от него может родитьсяплохое потомство. Да и в конце концов, для этой семьи главное, чтобы в будущемпотомстве текла их кровь. Сейчас он вновь нас всех напугал. Он так дергался! Мывсе подумали, что он точно отправится на тот свет. Вызвали врача, но пока онехал, приступ закончился. Когда начинается приступ, самое главное — положить подголову подушку, иначе он просто может ее разбить. Бедный мальчик, такиеприступы не проходят для него бесследно. Отец очень переживает… Говорит, чтолучше бы такие мучения навалились на его голову, чем на голову его сына.Сегодня он очень сильно напьется.

— Кто?

— Лешкин отец.

— Зачем?

— Затем, что он очень сильно переживает за своего сына. Онпьет, чтобы хоть немного забыться…

Как только Елена Михайловна вышла из комнаты, в дверяхпоявился Лешик.

— Ты как? — робко спросила я и посмотрела на негоподозрительным взглядом.

— Норма-ль-но.

— У тебя был приступ?

— Он уже про-шел. Ты что де-ла-ешь?

— А что я могу здесь делать? Единственное, что я могу делатьв этом доме, так это заниматься бездельем.

— А хо-че-шь трав-ки?

— Что?!

— Хо-че-шь трав-ки?

— Какой?

— Ко-ноп-ли.

Мне показалось, что я просто сошла с ума или от полнейшегобезделья мои мозги притупились.