ему не с кем было ровняться, и он полагал, что такая меткость присуща всем зорким людям. Упражнялся он и с мечом, но рубил только сухие мертвые деревья. И хотя он не знал фехтовальных тонкостей, деревенская выносливость давала ему преимущество перед городскими новобранцами. Он занимался часами, не прерываясь на отдых, и до некоторых несложных приемов добрался собственным опытом.

Тролли ему больше не встречались. Когда-то они действительно водились здесь в изобилии, но частью давно состарились, обратившись в деревья и камни, а частью ушли на восток, на самый край континента, спасаясь от человеческой жадности и растущего влияния Бризара. Теперь Ведьмин лес принадлежал оленям, зайцам и волкам.

У Язара появлялись излюбленные перевалочные места, служившие ему ориентирами и остановками для ночлега. Одной такой стоянкой была поляна серебристых тополей. Он нашел ее по сильному цветочному запаху, а когда увидел впервые, на ней паслись пятнистая лань с хрупким тонконогим олененком. Животные совершенно не боялись человека и позволили ему приблизиться. Лань даже покорно склонила голову, разрешая Язару себя поласкать. Но, уже подняв руку, он передумал, не коснулся дикого животного и не заговорил с ним.

Другим примечательным местом стала вершина скалы и самая высокая точка Ведьминого леса. На голом каменистом утесе росла одинокая старая сосна. Перекрученная и безобразная она тянула к лесу колкие пальцы, и в стремлении прикоснуться к нему вырывалась корнями из камня. Сильный ничем не сдерживаемый ветер, оторвавший сосну от дома, теперь помогал ей вернуться. Он согнул дерево чуть не до горизонта, он срывал ее шишки и относил в лес семена.

Здесь Язар не ночевал, но часто садился под сень одинокой сосны, свешивал ноги с обрыва и мечтательно вглядывался вдаль. Повсюду в окоеме простирался лес. И вновь Язар чувствовал себя моряком. Но если прежде его нес по волнам приключений надежный корабль, теперь юноша оказался в одиночестве и за бортом. Он мог выбрать любое направление в зеленом океане, но и продолжая лежать на спине, еще долго мог не тонуть.

Рассматривал Язар также и небо, надеясь в тайне, что здесь его заметят альвы, они спустятся к нему чайками и укажут правильный путь. Но видел он только лесных птиц: сорок, дроздов и соек, слышал торопливый стук дятла, да протяжное уханье совы. И на вершине скалы Язар по-прежнему оставался от альвов безмерно далек.

Однажды недалеко от ручья на старом безлиственном ясене он увидел ведьмину губу. Все дерево источили короеды, но к самому грибу не подобрался ни слизень, ни жук. Язару не был знаком этот гриб, и он подумал, что наткнулся на еще одного древнего тролля, который пытается с ним заговорить. Он осторожно приблизил ухо к ведьминой губе, словно дерево могло вдруг ожить и укусить его. Он услышал щелкающее отрывистое стрекотание, которое мог бы издавать гигантский жук. От неожиданности Язар отпрянул. Он осмотрел ясень пристальней, но не обнаружил на нем никаких живых существ. Он вновь поднес ухо к ведьминой губе и вновь услышал стрекотание. Звук стал ослабевать и вскоре утонул в размеренно шелесте ручья.

Объяснить себе это чудо Язар так и не смог. Не стал он и срывать гриб, но впервые задумался о том, как давно слышал человеческую речь. И чем больше он думал об этом, тем явственней ему казалось, что память изменяет ему, он забывает голоса и сам уже неверно произносит звуки.

В ночь, когда Эсэтир, скинув капюшон, обнажил свой щербатый лик, Ведьмин лес наполнился холодным призрачным светом. Многих существ пробудило полнолуние. Печально завывали волки, и гулко заухали совы, заскрипели ветвями деревья, и застрекотали насекомые наперебой. Лесной шум мешал Язару уснуть, он долго ворочался и, уступив бессоннице, вышел из пещеры.

От неожиданности он вздрогнул. Недалеко от него со стороны оврага находились трое: души убитых троллем небоизбранных и командирского пса. Бессмысленными взглядами они смотрели в землю под ногами. Услышав шаги, они обернулись к Язару, они узнали его и потянулись к нему.

— Уходите! Прочь от меня!

Отмахиваясь руками, Язар в страхе попятился. Он не хотел возвращаться в пещеру, боясь оставаться с душами в тесноте. Но его пугал и сам лес, особенно жуткий в это полнолуние. Потому он не убежал и позволил душам приблизиться.

Души рассматривали его и как будто недоумевали. Они больше не тянули к нему свои призрачные пальцы, и Язар немного осмелел.

— Почему вы все еще здесь? — спросил он. — Почему не ушли из Яраила?

— Но ведь нам нужен проводник, — объяснили души людей; их голоса звучали подобно холодному заунывному ветру.

— Вы заблудились, — рассудил он. — Летите в небо. Вон ваш проводник, — и он указал на Луну.

— Спасибо тебе, добрый юноша.

— Спасибо тебе, Язар.

Души людей поклонились ему, а душа Грома попрощалась отрывистым лаем. Они вознеслись на небо и растворились в бледном свете Луны.

Разговор с душами окончательно успокоил Язара, голоса ночного леса больше не пугали его, и ему захотелось прогуляться. Не единожды ему встречались и другие заблудшие души. Они следовали за ним и тянулись к нему. Но все то были души зверей и птиц, и Язар не мог указать им дороги. Они шли за ним по холмам и оврагам, они висели над землей и пролетали сквозь деревья и камни. Так и ходили они за ним, как за вожаком стаи, до первых лучей рассвета. И тогда они бесследно рассеялись, но Язар чувствовал, что они по-прежнему блуждают где-то поблизости в лесу.

С того утра в лесных шорохах ему начала слышаться человеческая речь. Красивые мелодичные голоса щебетали птицами, журчали звонкими ручейками и убаюкивающе шелестели густой листвой. Они звучали на общесемардском — родном языке большинства людей континента, в том числе бризарцев. Язык этот знали и в удаленных от Семарда местах, потому часто его еще называли общечеловеческим. Ветер приносил Язару отдельные слова, но не собирал в предложения. И всегда с приближением Язара эти таинственные голоса смолкали. Ступал ли он осторожно или бежал во всю прыть, но ни в густых зарослях, ни у стремительных рек не заставал никого, кто мог те звуки издавать. Он уже стал опасаться, что одиночество лишает его разума, пока однажды не подкараулил голоса на лесной поляне. Здесь он слышал их особенно часто, и теперь, дожидаясь, долго и неподвижно лежал в кустах.

— Минувшей ночью он пожрал взрослого оленя, — звучал расстроенный женский голос, так чисто, словно спешил пробудившийся после зимней спячки ручей. — А ведь совсем недавно не мог совладать и с бельчонком.

— С каждой жертвой он становится только