– ...если не силой, значит, у нее была какая-то вескаяпричина уехать. – Он покрутил рукой с зажатой в пальцах сигаретой. – Ну, я незнаю! Романтическое свидание, понимаешь? Она же не так чтобы принцесса датская,то и дело посещающая пятизвездочные отели! Вот ты бы отсюда по своей волевыехала до срока? Если у тебя здесь все оплачено?

– Пожалуй, нет, – сказала Лёка задумчиво. – Пожалуй, тыправ.

– И поэтому она на маникюр здесь не согласилась. У нее былоназначено свидание, и она не могла опоздать. Маникюр, как я понимаю, мог еезадержать. Очевидно, она ждала какого-то звонка, дождалась и уехала. Уж кудауехала, на маникюр, или, может, в загс, или еще куда, это установить сложно.

– Но можно?

– Лёка, ты серьезно?

– Я совершенно серьезно, Платон!

– И поэтому этот начальник службы безопасности с тобойприлетел? Чтобы провести частное расследование?

И Лёка опять соврала.

То есть не то чтобы соврала, но и всю правду не сказала.

Но если бы этот вопрос Платон Легран задал ей вчера, онасовершенно иначе ответила бы.

Она сказала бы все наоборот.

Но он задал ей этот вопрос сегодня, как раз когдатанцовщица, кружившаяся в центре зеркального озера на фоне голубого картонногозамка, вдруг поняла, что кружиться больше не в состоянии. Что от кружения у нееболит голова, ноги ужасно устали и в глазах рябит.

Даже запах дорогого одеколона не проясняет сознание, апоцелуй в неопределенное место между щекой и губами, в точку «икс», кажетсяоскорбительным глумлением над ее женской сущностью и всеми ожиданиями.

А может, сущность ее за последние триста лет сталасоответствующей – картонной. А может, целовавший оказался тем, кем оказался, –оловянным болваном. Хотя, может, и не болваном, но оловянным.

– Эта пропавшая, – твердо сказала Лёка, думая о болване, –его бывшая жена. Он о ней очень беспокоится. Сейчас он ее ищет.

– А как он ее ищет? Бегает по городу?

Лёка улыбнулась:

– Почти. Ты почти угадал. Он поехал к партнерам, которым онавезла документы. Хочет что-то там выяснить, я не знаю!.. Она там не была. Онисами ее ищут, у нее же документы!..

Принесли яичницу, и Лёка стала быстро есть.

Поев немного, она вдруг вспомнила правила хорошего тона испросила:

– Хочешь яичницу?

– Да я уж ел.

Тем не менее он взял вилку, залез к ней в тарелку и подцепилкусок. Он всегда был ужасающе бесцеремонным.

Пока он жевал, сосредоточенно скосив глаза к носу, Лёка егорассматривала.

Н-да.

– Что ты смотришь? – спросил он и подцепил еще кусок.

– Заказать тебе, что ли?

– Да нет, это я так, от жадности. Может, лучше тебе еще однузаказать, а эту я доем?

Фу-ты, ну-ты!..

– А кофе?

– И кофе.

Он быстро перетаскал из ее тарелки яичницу и сказал:

– Знаешь, я ем только потому, что твоя!.. Вот так просто низа что бы не стал!

После чего он закурил, вытащил газету и углубился в чтение.

Ужасный человек.

– Простите, пожалуйста, – прошелестела рядом официантка, – унас нельзя курить.

– Как?! – поразился Платон Легран. – Совсем?!

– Да, к сожалению, у нас запретили, после того как вЕвросоюзе ужесточили правила борьбы с курильщиками. Извините, пожалуйста, но...

– Даже одну маленькую сигаретку? Одну-единственную? Инельзя?

Девушка улыбалась. Он говорил как-то так, что нельзя было неулыбаться.

– И потом я вам хочу сказать, как физик физику, – тут онвыпрямился и зашептал официантке прямо в ухо, – дым отсюда точно не дотянет доЕвросоюза!

Девушка прыснула.

– Ну, и бог тогда с ним, а?

– Я сейчас пепельницу подам, – сказала официантка весело.

– Вот спасибо вам большое!

– Ты ставишь ее в дурацкое положение, – заявила Лёканедовольно. Ее всегда злила его клоунада. – Ей теперь от начальства влетит.

– Не влетит.

– Почем ты знаешь?

– Я занимаю номер люкс на шестом этаже. Кажется, это самыйдорогой номер в отеле. Я могу курить даже лежа голым на конторке портье! – Лёкавдруг громко захохотала. – Вряд ли его удастся сдать еще кому-то в ближайшиелет шесть. А может, восемь. Потом кризис минует, и в него вселится корольБахрейна, да и то, если нефть подорожает, а так нет!..

– Как ты попал в номер люкс?!

– Сам не знаю. – Тут он пожал плечами и опять углубился всвою газету.

Сигарета все дымилась.

Н-да.

– Платон?

– М-м-м?

– А у тебя здесь... дела?

– У меня здесь были дела, – ответил он не глядя и стряхнулпепел в подставленную пепельницу. – Я на здешнем физтехе докладывал.

– Доложил?

– М-м-м?

– Я спрашиваю, когда ты уезжаешь?

– Завтра вечером, а что?

– А сегодня у тебя какие дела?

– Разные, – ответил Платон Легран и перегнул газету надругую сторону. – Ты скажи словами, что ты хочешь!

«Скажи словами»! Ах, как она узнает его в этой фразе!..

Я прошу тебя, скажи мне словами! Не надо намеков, я ничегоне понимаю в намеках, я все равно не догадаюсь, что ты имеешь в виду.

И еще так: если хочешь что-то мне сказать, скажи сейчас!

Не надо ждать до завтра, до понедельника, до вечера, доНового года! Время уйдет, драгоценное стремительное невозвратное время.

Однажды он попросил ее – скажи сейчас, – и она сказала, чтоуходит от него.

Был апрель, лучшее время года. Лучшее время в жизни. Началовсего.

– Платон, я хочу найти эту женщину. Помоги мне. Ты же хорошосоображаешь!..

– Ну, во всяком случае лучше тебя. – Тут он подумал идобавил справедливости ради: – По крайней мере, в вопросах физики.

Ни тактом, ни деликатностью, ни скромностью он никогда нестрадал.

– Мне не нужна твоя физика!