— А бабушка Таня? — полюбопытствовала старушка.

— Так она же отдельно живет, с дедом Сашей, в райцентре. Приезжает иногда, но ведь не каждый день.

— Верно, верно, Василий. Ну, дай Бог тебе здоровья и мальчику твоему. Как зовут-то тебя? — спросила бабушка Кирюшку.

— Кирюша!

— Хорошее имя, в честь прадеда твоего. Вас так все и звали когда-то — кирюшата.

Бабушка Даша достала из завязанного в узелок белого платочка два пирожка и подала Кирюшке:

— Угощайся и мамке привет от бабы Даши передавай.

— Спасибо, — тихо ответил Кирюшка, беря пирожки.

Бабули перекрестили их с отцом.

— Ну идите, идите, Василий, храни вас Бог. А мы потихоньку доковыляем следом за вами. Поклонись от нас всех Домне-то с Иваном. Видно, до них не дойдем, далеко.

— Обязательно, — ответил отец и, взяв Кирюшку за руку, зашагал быстрее вперед.

— А кто эта бабушка Даша? — стараясь поспевать за отцом, спросил Кирюшка.

— Дальняя родственница по линии матери.

— По какой линии? — не понял Кирюшка.

— Кирюша, погоди с вопросами, давай сперва дойдём до погоста, отдохнём, а там и поговорим, — озабоченно ответил отец.

Вскоре они вышли из ржаного поля и оказались у каменной ограды кладбища, буйно заросшего деревьями и кустами сирени. Ещё через какое-то время Кирюшка с отцом, кривляя между оградками, выкрашенными в голубой или серебристый цвет, оказались около двух холмиков, огороженных металлической узорчатой оградой, выкрашенной в бледно-голубой цвет. Около каждого холмика росли большие кусты цветущей сирени. Сильно пахло прохладой, настоянной на травах, и сиренью. У Кирюшки от усталости и запахов закружилась голова.

— Садись, Кирюша, на лавочку. Я вот сейчас оботру — и готово.

Отец усадил сына на маленькую лавочку, поставил на стоящий рядом рассохшийся столик корзинку.

— Отдохни, Кирюша, ты устал. Дорога длинная, да жарко-то сегодня как, так и печёт, — приговаривал отец, хлопоча над могилками и заодно прикрепляя к крестам бумажные цветочки, сделанные матерью.

Оградка и могилы были хорошо ухожены. Хоть и не близко, но отец регулярно ходил сюда с весны, что-то поправляя, подкрашивая и выкашивая быстро растущую траву. Сделав свои дела, отец стал доставать из корзинки напечённые матерью пирожки с рисом и изюмом, конфетки в бумажных фантиках и крашеные яички. Положив на каждый холмик по пирожку, паре конфет и по яичку, отец достал бутылку с водкой, откупорил, налил небольшой стаканчик до половины и поставил на одну из могил поближе к кресту.

— Здесь мой отец лежит, значит, твой дедушка Иван, — показал отец на могилу, где оставил стаканчик с водкой, прикрыв его кусочком чёрного хлеба. — А здесь моя мама, твоя бабушка, Домна Макарьевна. Она тебя нянчила года два подряд, пока не умерла. Встань, Кирюша, подойди, поклонись им, — попросил отец Кирюшку.

Тот встал, но с испугу забыл, как это делается, и стоял столбом рядом с отцом. Отец поклонился сперва могиле матери, потом отца, отошёл к столику, налил себе стаканчик водки и выпил, сказав перед этим:

— Царство вам небесное, простите, что редко хожу.

Кирюшка нашёл в корзинке приготовленную матерью для него бутылочку с колодезной водой, разведенной клюквенным вареньем, налил в пустую кружку и с удовольствием напился. После пирожков и конфет у него пересохло во рту.

— Ну вот и помянули бабушку с дедушкой, — подошёл к Кирюшке отец. — Это славно, что ты пошёл со мной. Теперь будешь знать, где дед с бабкой лежат. Место это святое. Тут наши родичи до десятого колена лежат. Можно сказать, весь погост — наша родня.

Отец невесело вздохнул.

— Все там будем, только в разное время.

Кирюшка сидел притихший, и как-то по особенному увидевший мир, в котором он живёт. Наверное, это был его первый шаг к той взрослой жизни, к которой так неосторожно стремятся все дети.

Потом к отцу в оградку пришли какие-то дяди и тети. Они здоровались, целовались, поминали деда с бабушкой и все говорили и говорили, вспоминая минувшие дни, свою молодость, и стариков, и знакомых, которых уже нет на этом свете.

На Кирюшку уже никто больше не обращал внимания. Он тихо вышел из-за оградки и стал ходить рядом, осматривая погост. На некоторых могилках вместо крестов он увидел серебристые пирамидки с красными звёздочками наверху. К нему подошёл пожилой дяденька на костылях, в белой рубашке, с закатанными по локоть рукавами, в чёрных брюках. Одна штанина у него была загнута чуть выше колена.

«Нет ноги», — понял Кирюшка.

— Тут, сынок, мои боевые товарищи схоронены. Видишь звёздочки? Это солдаты, погибшие в войну. Так-то вот. Сходи, отнеси им по цветочку, а то больше некому, а я вот не могу. Видишь? — он показал на костыли.

В одной руке безногого оказался букетик с ромашками. Кирюшка взял цветы и отнёс их на могилки со звёздами, по два цветочка каждому, как попросил его безногий дяденька.

— Ну вот, молодец! — похвалил тот мальчика. — Чей будешь-то?

— Чуриков Кирюша, — ответил мальчик.

— А, Василия сын. Вон как время-то летит, — неожиданно сказал дяденька. — Передавай отцу привет, скажи, что Мишка Летунов просил.

И он, не попрощавшись, тяжело заковылял на своих костылях, ловко лавируя между могил.

На обратном пути Кирюшку с отцом застала гроза. Небо неожиданно потемнело, на верхушки деревьев набежал резкий ветер, лес зашумел. На пыльную дорожку упали первые редкие, но крупные капли дождя. Вмиг стало неуютно и страшно.

— Пойдём скорее, Кирюша, здесь рядом у дороги должен быть сарайчик, — сказал отец.

Они сбежали на обочину дороги и рядом на кромке поля увидели стоящий сенник. Удары грома и разразившийся ливень застали их уже в сеннике. И хотя крыша была дырявой, они все же сумели найти сухое место и, примостившись на брёвнышке, кинутом кем-то из таких же путников, как и они, стали пережидать грозу.

Кирюшка первый раз оказался вот так, в открытом поле, в грозу. Гром гремел так, что закладывало уши, а молнии сверкали часто и ярко. Даже в сеннике стало светло, как дома при керосиновой лампе.

— Ну вот, теперь это настоящая Троица, — улыбаясь и прижимая к себе трясущегося Кирюшку, сказал отец. — А то что за Троица без грозы! Так не бывает.

И они ещё долго-долго сидели, прижавшись друг к другу, ожидая, когда закончится дождь. Кирюшке стало тепло и уютно у отцовского плеча, и он заснул, так и не заметив окончания грозы…

Много-много лет спустя, на этом же самом месте, так же в Троицын день, остановился большущий чёрный лимузин. Внезапно, как когда-то, ударил гром и пошёл дождик. Из машины вышел высокий седой мужчина в светлом летнем костюме. Он перепрыгнул через канаву, отделявшую асфальтированную дорогу и, оказавшись в поле, стал что-то искать, оглядываясь вокруг себя.