даже годами, но рано или поздно горе придет за вами. Часто оно настигает человека в виде болезни или несчастного случая – не оставляя ему иного выбора, кроме как погрузиться в ту трагедию, которой он так старательно избегал.

Много лет назад я была знакома с женщиной, муж которой скончался от рака. На последних стадиях болезни, когда доктора объявили, что ничем больше не смогут ему помочь, он снова стал жить дома. Та женщина самостоятельно ухаживала за мужем, не разрешая практически никому ей помогать. Ее поведение не было продиктовано финансовыми трудностями, это был ее личный выбор. Через несколько месяцев после смерти мужа у нее развилась агорафобия – она совсем перестала выходить из дома. Стоило ей открыть дверь, как у нее начиналась паническая атака. Та женщина была достаточно умна и быстро сообразила, что с ней происходит. Она рассказала мне, что постоянно была занята уходом за мужем и у нее просто не оставалось времени погоревать. Когда она лишилась возможности выходить из дома, то осталась наедине со своим горем. У нее не было выбора – пришлось поддаться своим чувствам. К моменту нашей встречи она уже избавилась от агорафобии.

* * *

Мы горюем, потому что любим. Боль, которую мы чувствуем, когда любимый человек покидает этот мир, – это боль сердца, которое открылось кому-то и стало уязвимым. Если вы никогда не любили, то не познаете и горя. Но жить без любви – ужасно. Я поймала себя на мысли о том, что благодарна горю, которое медленно сопровождает болезни, похожие на БА. Я благодарна ему за то, что у меня было время пройти через все стадии утраты и пережить все сложные ситуации, вызванные горем. Когда мне было девятнадцать лет, я потеряла друга из-за несчастного случая, произошедшего во время похода. Я помню, как впала в ступор и как много времени мне потребовалось на то, чтобы просто начать оплакивать его гибель. У меня не было эмоциональных ресурсов ни для обработки этого первичного шока, ни для переживания всего последующего шквала чувств.

В детстве я всегда горевала об умерших питомцах. Отец меня утешал: мы вспоминали, сколько всего пережили вместе с питомцами, и знали, что память о них никогда не умрет. Мы всегда спасали собак, которых бросали рядом с нашим ранчо, поэтому после смерти одной нашей собаки в семье довольно быстро появлялась другая. Мой отец твердо верил в то, что даже если ты горюешь, сердцу нужна любовь, поэтому так важно чем-то заполнить душевную пустоту, возникающую после смерти питомца. Он прекрасно научил меня справляться с печалью и смертью, по крайней мере смертью животных.

Но когда умерла моя бабушка со стороны отца, мне приходилось скрывать свою грусть. Ее смерть держали в тайне от меня. Думаю, родители считали, что ограждают меня от чего-то. Но к своим десяти годам я привыкла постоянно за всеми подслушивать, так я однажды и узнала, что бабушка Нелли умерла. На тот момент она жила в учреждении, где у нее начались симптомы деменции, и последний раз мы виделись, когда родители привезли меня к ней. Она лежала на узкой кровати, в комнате таких спальных мест было еще около десяти. Стены были покрашены в горохово-зеленый цвет, пахло мочой. На дворе стоял 1962 год, и нормальных заведений для пожилых людей, которые не могли сами о себе заботиться, было немного. Я по-прежнему помню эту комнату, слышу, как медсестры вышагивают по твердому линолеуму, вижу широко открытые и пустые глаза бабушки. Естественно, в конце концов родители рассказали мне о ее смерти. Кажется, я ответила им: «Я знаю». В тот момент горе стало для меня непонятным. Почему, когда умирал питомец, мы могли говорить об этом и обсуждать свои чувства, а смерть бабушки от меня скрывали? Я до сих пор не знаю, проводилась ли по ней поминальная служба.

Поддерживать ребенка, когда он горюет, невероятно сложно, но необходимо. Подобные воспоминания остаются с нами на всю жизнь. Самые ранние уроки, которые преподносит утрата, формируют нашу личность. Я отчетливо помню то одиночество, которое ощущала, зная: бабушка умерла, но мне нужно хранить это знание в тайне ото всех. Оно отдавалось чувством боли в самой глубине моей грудной клетки. Еще я помню, насколько тяжелыми были вопросы: «Почему родители не говорят со мной об этом? А она умерла днем или ночью? Она была одна в этот момент?» Я до сих пор не могу на них ответить.

Недавно я потеряла друга, с которым была знакома тридцать пять лет, – он умер от сердечного приступа. Мне сообщили о его смерти вечером, я была потрясена и почувствовала, как мной овладевает отрицание. Я не могла заплакать. Рациональная часть меня осознавала, что это правда – его больше нет, – но сердце всё еще разрывалось от горя. Я не могла представить себе мир без своего друга. Весь следующий день я провела в слезах. С того самого момента, когда до меня дошло известие о его смерти, я понимала, что горевание должно проходить в собственном темпе и я не должна вмешиваться в данный процесс. И как бы часто горе ни посещало нашу жизнь, каждая отдельная ситуация уникальна. Когда умер мой друг, я оказалась совершенно не готова к столь сильному наплыву чувств. Каждый раз, переживая утрату, я будто одновременно и горюю, и наблюдаю за собой со стороны, фиксируя свои ошибки на будущее, но при этом понимаю, что следующий раз будет абсолютно другим и не похожим на все предыдущие.

* * *

Однажды наша группа поддержки собралась вскоре после массового убийства в Орландо[16]. Я помню эту встречу и то, как я смотрела на лица людей, переживавших длительный процесс расставания со своими близкими, заболевшими деменцией. Я подумала о том, что люди, у которых есть много времени на прощание с близкими, вероятно, благодарны судьбе за такой подарок. Друзья и родственники тех, кто трагически и внезапно погибает в массовых катастрофах, не имеют возможности нормально попрощаться, посидеть с ними рядом и вспомнить былые времена, мысленно подготовиться к смерти, которая медленно приближается к их близкому. Для них смерть – это вспышка света и грохот пистолетного выстрела. В одну секунду их сын, дочь, муж, жена или друг умирает. А сами жертвы массовых катастроф проводят свои последние секунды жизни, глядя в самое сердце тьмы. Момент их смерти определило само зло. Эта ситуация значительно отличается от той, в которую попадает человек, окруженный заботой – дома или в