в любую компанию и училась. Знакомилась и использовала любую возможность поговорить. По-английски или по-французски.

Там, где можно было — ела. Там, где можно было — спала. Там, где можно было — просила помощи. Там, где была угроза — отказывалась. Там, где было спокойно — писала. Там, где было интересно — шла. Там, где было красиво — любовалась. Там, где было место — рисовала.

Она рисовала, потому что так привыкла. Она писала, потому что иначе никому бы не был слышен её невыносимый внутренний монолог.

* * *

«Метро закрывалось, а я ещё не доехала до Клиши. Пришлось выйти на полдороги. Обычный пеший ночной поход на дальние расстояния.

Парень, пытающийся достать пару монет из-под автомата.

Пытаюсь позвонить с таксофона.

Такси. Огоньки проносятся мимо меня. Я иду, я дышу, я живу.

— Excusez-moi, monsieur, c’est possible aller à Clichy?16

Ломаный язык. Арабская музыка.

— Садитесь.

Когда мы приехали, Николя ещё не было. Он сказал по телефону, что заплатит за такси.

 

16  Простите, месьё, возможно ли ехать до Клиши? 54

НЕ ПРО ЗАЕК

 

— Vous etes Russe?17

— Oui.

Водитель нервно курил.

Николя прибежал с мокрой головой.

Деньги. “Merci, au-revoir!18”»

* * *

«Балкон на пятом этаже. Отсюда обычно видно Тур-Эфель, но сейчас слишком поздно, и башня не подсвечена...

Сон в оранжевых подушках. Далеко за полдень. Солнце в окно, колыхающееся бельё на веревке в студии напротив. Герани. Тут везде герани.

Наконец, горячий душ. Собственное лицо в зеркале.

Кухня. Горка посуды. Я люблю мыть посуду. Запах остатков еды почему-то напомнил парикмахерскую из детства; что-то, чем тётки завивают свои перманентные кудри...

Пью чай за столом. Остатки вчерашних сигарет. Рисунок, какие часто рождаются в дыму, музыке и разговорах на двух языках. Николя ушёл на работу.»

* * *

«Басы “Massive Attack”. Футболка на голое тело. Звук воды в туалете перемешивается с едва слышным звоном колокола старой церкви. Крыши бросили тень на своих соседей. Луч предзакатного солнца отразился в глазах прелестной молодой негритянки, вышедшей снять сухое бельё. Занавеска запахнулась за ней, но ещё продолжала колыхаться под ласковым ветром,

17  Вы – русская?

18 Спасибо, до свидания

55

Галина Хериссон

 

помня движения её бёдер.

Вечер. Красиво. Впадаю в состояние тупой, мягкой задумчивости, и сердце большое, полное любви, бьётся чаще, когда можно выйти из квартиры просто чтоб посмотреть уже много раз виденную Эйфелеву Башню, искрящуюся, подмигивающую огромным светящимся глазом, рассекая небо над Парижем.

Я не в Париже, а в Клиши. Но граница — только указатель на дороге, обязательно обрамлённой произведением скромного и старательного садовника.

Серые крыши. Облака цепляются за трубы, плывут, наматываются на Эйфелеву башню. Есть немного пива, можно тянуть его, наблюдая за домашней крысой, пятнистой, с глазами бусинами.

Копин19, так зовут крыску, почесала лапкой мохнатую щёку. Так быстро-быстро. Замерла, оперевшись на длинный упругий хвост завитком. В её пугливых глазках отражается небо. Синее и густое. Деревья качаются, вытянув вверх свои руки. Это их городской танец в тоске по дикому, не ограниченному красивой архитектурой пространству. Здесь они уживаются с силуэтами труб на крышах, стремящихся вверх, к звёздам. Но они тяжелы, прикованы и, наверное, поэтому так жадно всасывают воздух, небо над городом, со свистом, с завыванием, с им только вéдомой песней в такт с шумом моторов.

Уже вечер. Звёзды здесь почти такие же, как тогда в Москве. Москва. Ва, ва, ва... Эхом отдаётся в сердце. А звёзды вдруг начинают двигаться, летать, будто пауки плести паутину созвездий. А может, это и не звёзды... Это самолёты из Москвы. Или в Москву. Низко, соприкасаясь со светом окон на крышах. Это

 

19  Подружка

56

НЕ ПРО ЗАЕК

 

окна маленьких студий, где живут поэты и философы. Окна смотрят вверх. Эти глаза направлены в небо, не показывая, что есть здесь на земле, под ногами. Есть только небо, колыбель дождя, ветра, сна, холода, солнца, пространства, на другом конце которого она, Москва...

И в Москве-то я была проездом, пару раз... Но зацепило!

Гостеприимная квартирка на Соколе. Кот Борис. Выставка про ёжика в тумане. Друзья на Цветном бульваре. Всё мимолётно и весело. И всего-то три месяца назад, а кажется — вечность...»

* * *

«Писать! А иначе как удержать мысль, как сохранить все образы в голове, когда ты, например, подпиливаешь ногти или едешь в метро? Ты мысленно доверяешь всё это бумаге в тот момент, когда ты рассказываешь историю сам себе, еле шевеля губами.

Или ты смотришь на людей вокруг тебя, и сердце твоё наполняется теплом и любовью, когда ты просто видишь этого нестарого старичка с очень мудрыми глазами и складками на лбу от привычки удивляться миру. Или девушку с большими руками, рыжеватую, с россыпью веснушек и аквамариновыми глазами, которая что-то читает.