его, не проигрывать, не смотреть, не показывать друзьям. Работайте, пока идет, а потом отвлекитесь – не надо помногу смотреть на неоконченную работу. Не принимая черновик как стандартную версию, мы оставляем место для дальнейшего роста, изменений и развития.

Имейте в виду: порой великое создается очень быстро. Художник может за пять минут набросать идею и решить, что это полная ерунда. Может почувствовать зачатки великого произведения, а потом часами или годами пытаться что-то из них вырастить. Но возможно, тот первоначальный набросок или демозапись, сделанные за пять минут, и были наилучшей версией, чистейшим выражением зерна. Чтобы это осознать, бывает нужно добавить завитушек или ненадолго дистанцироваться.

Еще одно препятствие – когда ви́дение художника превосходит его способности воплотить замысел. Он слышит барабанную партию, но технически ритм для него слишком сложен. Видит танец – но его телу недостает грации. Следующий шаг кажется почти непреодолимым.

В такие моменты легко разувериться в собственных силах. Мы принимаем умозрительную версию работы за ее реальный потенциал. Да, бывает, что идея физически воплощается почти так, как была задумана. А порой идея – лишь нереалистичная идеализированная версия. Или наше видение работы – это цель, к которой нужно стремиться, а в процессе свернуть туда, где мы еще не бывали.

Возможно, не дотянувшись до своего образа, работа окажется ровно там, где ей надлежит быть. Пусть размах воображения не помешает вам воплотить более реалистичную версию проекта. Возможно, обнаружится, что она лучше первоначальной и якобы невыполнимой.

Когда в мастерской все складывается, доработайте первый полный набросок. Не упустите импульс. Если добрались до той части, которая дается нелегко, не зацикливайтесь – идите в обход. Инстинкт, вероятно, подсказывает работать последовательно, но обойдите момент, где вы застряли, доделайте остальное, а потом возвращайтесь.

Иногда решение таких задач появляется само собой, как только возникает общий контекст. Мост легче построить, когда ясно, что находится по обе стороны от него.

Есть и еще один плюс. Если застрять посередине, мысль о том, что сделана только половина, может обескураживать. Если доделать остальное и вернуться к тому, что вы пропустили, цель покажется уже достижимее: до конца-то всего пять-десять процентов. Когда виден финал, легче найти мотивацию и продолжать.

Если у вас в руках центральная деталь пазла и вы смотрите на пустой стол, не поймешь, где ей место. Если же пазл уже собран и осталась только одна эта деталь, вы точно знаете, куда ее положить. В основном это касается и искусства. Чем больше готовой работы видно, тем легче добавить финальные штрихи.

Искусство – это решение делать что-то умело, думая о деталях, выкладываясь целиком, и показать лучшее, на что вы способны. Это выше эго, тщеславия, самовосхваления и потребности в похвале.

Ракурс

Цель искусства не добиться идеала. Цель – поделиться тем, кто мы есть. И как мы смотрим на мир.

Художники открывают нам то, что мы не умеем увидеть, но при этом откуда-то знаем. Скажем, кардинально иное мировоззрение. Или же, напротив, настолько близкое, что оно кажется чудом, словно художник смотрит на мир нашими глазами. В любом случае мировосприятие художника напоминает нам о том, кто мы есть или кем могли бы быть.

Искусство находит отклик в том числе потому, что люди очень похожи. Нас привлекает общий опыт, заключенный в работе. В том числе и кроющееся в ней несовершенство. Мы узнаем часть самих себя и чувствуем, что нас понимают. И что мы не одни.

Карл Роджерс говорил: «Личное – это универсальное»[5]. Искусство важно, потому что в нем есть личное. Наш ракурс, а не художественные способности, не виртуозное владение музыкальным инструментом и не дар рассказчика.

В чем разница между искусством и большинством других занятий? В искусстве наш фильтр – ключевой фактор в работе. У науки и техники другие цели. Мы создаем искусство не потому, что хотим сделать нечто полезное для других. Мы творим, чтобы выразить себя: кто мы и где мы.

Наш ракурс не обязан быть логичным. И редко бывает простым. На разные вещи мы можем смотреть по-разному и подчас противоречиво. Стремление свести все к одному лаконичному тезису нереалистично и ограничивает нас.

Каков бы ни был наш ракурс, пока мы выражаем его в неизменном и неотредактированном виде, мы достигаем главной цели искусства.

Мы создаем зеркало, в котором кто-то увидит свое скрытое отражение.

Ракурс и позиция – не одно и то же.

Позиция – это намеренно вложенная в произведение мысль. Ракурс – это призма, сознательная или бессознательная, через которую на свет появляется искусство.

Искусство редко привлекает наше внимание позицией. Нас манит то, как фильтр художника преломляет идеи, а не идеи сами по себе.

Ракурс не нужно знать. Он у вас есть и проявляется подспудно, постоянно развивается. Сознательные попытки изобразить наш ракурс зачастую приводят к ложной репрезентации. Мы верим в неправильные интерпретации своего ракурса, и это нас ограничивает.

Уэйн Дайер[6] говорил: когда выжимаешь апельсин, получается апельсиновый сок. Когда выжимаешь себя, что бы ни получилось – это то, что внутри. И часть этого экстракта – ракурс, о котором вы даже не подозреваете. Он встроен в ваше искусство и ваши мнения.

Бывает, работа давно завершена – и, только оглянувшись назад, мы понимаем, под каким углом смотрели.

Не нужно непременно формулировать позицию. Для нее настанет свое время. Позиция уже изложена в невинном акте восприятия и создания. Это знание раскрепощает. Отчасти снимает давление. Можно меньше думать о том, почему работа складывается и поймут ли ее другие. Можно просто быть, пропускать через себя материал и не мешать ему.

Большое искусство воспринимается нутром. Вы самовыражаетесь – и это позволяет самовыражаться аудитории. Если ваше творчество ей созвучно, уже не важно, были ли вы поняты и услышаны.

Не заботьтесь о том, поймут ли вашу работу. Эти мысли только мешают – как искусству, так и аудитории. Люди обычно не любят, когда им диктуют, что думать и чувствовать.

Создание великого искусства требует свободы самовыражения, восприятие – свободы личной интерпретации.

Великое искусство заводит разговор, а не завершает. И часто этот разговор начинается случайно.

Большинство людей не любят выделяться.

Мы адаптируемся не только к потоку материала, вечно текущего сквозь нас, но и к границам и шаблонам окружающей культуры.

Может ли большое искусство родиться из конформизма? Какой смысл быть художником, если отрицать свой уникальный взгляд на вещи?

Художники принимают свой фильтр как дар. Отвергнуть его – трагедия. Преломленный в нем свет – наша личная, уникальная картина творческих возможностей. Как искусство может быть постыдным удовольствием?