Нуждаясь быть немного ближе к ней, чувствовать ее кожу на своей, я потянулся за плечи и стащил с себя футболку, отбрасывая ее за спину.

Больше. Моя. Больше. Моя.

Я раздвинул ее ноги и посмотрел на нее снизу вверх, между ее идеальных бедер. Не отводя взгляда от ее прищуренного взгляда, я лизнул внутреннюю сторону ее бедер. Сначала правую, а потом левую. Я убедился, что она почувствовала шершавую влажность моего языка. Пытаясь молча подготовить ее к тому, каково это будет ощущаться у нее между ног. Я ткнулся в нее носом, и ее лицо изменилось. Она покраснела.

— Ты так чертовски вкусно пахнешь. Персики и ты, — проворчал я, прежде чем провести пальцем по ее обтянутой кружевами киске. Ее женственный мускусный аромат был силен на влажном материале. Ее аромат расцвел и лопнул на моих вкусовых рецепторах. — Чертовски вкусно, — она ахнула, когда мои пальцы зацепили материал, и мой взгляд упал на ее спрятанное сокровище.

— Черт, — выругался я и послал безмолвную молитву любой высшей силе, какая только могла быть. Я не был религиозным человеком. Но нельзя было отрицать, что что-то удивительное должно было создать красоту до меня.

Я просил о контроле.

За способность доставлять ей удовольствие. Чтобы я не давил на нее слишком сильно. Она была моей навязчивой идеей. Мое, чтобы защищать. Но мне нужно было поступить с ней правильно. Мой нос нырнул между ее складок, и я почувствовал, как ее руки вцепились в мои волосы.

— Держись крепче, чемпион, — предупредил я, тычась носом в набухший розовый бугорок. Она ахнула, но не отпустила их.

Нет, моя сладость трогала меня, сделав так, как я ее просил. Дергала меня за макушку. Укол боли только усилил мой собственный аппетит. Я лизнул ее, кожа к коже, и, черт возьми, это было так горячо! Ничто и никогда не могло быть вкуснее.

Я съел ее.

Сначала это было для того, чтобы доставить ей удовольствие, смягчить ее и понаблюдать, как она разваливается на части. Но с каждым движением и тихим мычанием, которое срывалось с ее губ, и с каждым движением ее бедер, когда она терлась о мое лицо, я знал, что это было для моего собственного удовольствия. Она всегда будет принадлежать мне. Я был бы тем, кто заставлял бы ее кончать снова и снова. Заставь ее желать меня так, как я желал ее.

Я отстранился и посмотрел на ее маленькую коробочку с медом. Плотную и розовую. Блестящую от ее возбуждения, она был похожа на прекрасный цветок. Я облизнул губы, ухмыляясь тому факту, что наконец-то попробовал ее на вкус.

— Такая хорошенькая маленькая кошечка, детка, — она закрыла глаза, пытаясь отдышаться, но я не собирался позволять ей отдыхать. Ещё нет. Мне нужно было, чтобы она была дикой и потерянной так, как она могла испытать только со мной.

— Дже-Эймс, — ее голос дрогнул, и я шлепнул ее по хорошенькой киске. Не сильно, но достаточно, чтобы заставить ее открыть глаза и встретиться с моими. Я хотел, чтобы она смотрела на меня. Что-то нашло на меня; зверь внутри нуждался в том, чтобы она что-то сделала для него.

— Потрогай себя для меня, — ее темные глаза вспыхнули. Не с нерешительностью или даже не с отвращением, а с голодом. Голод, который соответствовал моему. Моей маленькой чемпионке нравилось, что я наблюдаю за ней.

— Потрогать себя? — она тяжело дышала. Я кивнул и откинулся на спинку стула, чтобы устроиться как можно удобнее, демонстрируя массивную эрекцию. Стояк, который я могу поспорить, никуда не делся, даже после того, как я погружусь в нее три или четыре раза.

Блять, нет. Она держала меня за яйца. Всю жизнь.

Я наблюдал, как ее глаза на мгновение закрылись, и она сделала вдох. Ее красивые, раскрасневшиеся сиськи поднимались и опускались, идеально покачиваясь, отчего у меня потекли слюнки. Ее глаза открылись, и ее руки задвигались, от бедер к бедрам одними подушечками пальцев. Она дразнила не только себя, но и меня. Ее тело покрылось гусиной кожей, когда она уставилась на меня голодными, нуждающимися глазами. Я не мог отвести взгляд от ее милого личика. То, как ее очки сползли на ее нос и как эта отметина красоты у ее губы слегка подпрыгнула в тот момент, когда ее пальцы коснулись именно того, что ей было нужно. У меня пересохло во рту, а у основания спины и на бровях выступил пот.

Мои глаза опустились вниз по линии ее тела, пока я не обнаружил, что ее пальцы скользят вверх и вниз по ее киске. Мои руки болели от желания сделать это для нее. Моя душа нуждалась в этом. Они кружили вокруг ее клитора, набухшего и ноющего. Мне пришлось с трудом сглотнуть.

— Можно мне посмотреть на тебя? — спросила она, и мои глаза поднялись, чтобы встретиться с ее. Прежде чем я успел ответить, они закрылись. Мое дыхание было прерывистым, когда я наблюдал, как этот нежный тонкий пальчик проникает в ее влажную киску.

Медленно.

Понемногу.

У моих рук был свой собственный разум. Я расстегнул свои джинсы и вытащил свой член. Он прыгнул вперед, сердито-красный. Толстый и твердый. Густая капля жидкости на кончике. Когда ее глаза слегка приоткрылись, она облизнула губы, когда заметила, что я сделал. Я сжал свой ствол, наблюдая за своим собственным маленьким грязным шоу.

За той, которую я чуть было не съел сегодня днем.

О чем она понятия не имела, что я был зависим от нее.

Я крепко схватил себя и сжал, и раздался глубокий гортанный звук из меня. Тот, который, казалось, заставил ее расслабиться и еще больше успокоил, когда она позволила самым сладким тихим звукам сорваться с ее губ. Ее рука двигалась медленно, а затем, прежде чем я успел это осознать, набрала скорость. Ее плечи дрожали от того, что она приподнялась, свободной рукой она держалась за грудь, сжимая ее, когда ее голова откинулась назад, а бедра раздвинулись еще больше. Мои глаза опустились для идеального обзора, когда я сел, все еще поглаживая себя, подстраиваясь под ее собственную скорость.

— Ты близко, чемпион? — прохрипел я, плюя на руку, скользкость позволяла мне гладить грубее. — Я хочу посмотреть, как ты кончаешь.

— Джеймс, — захныкала она. — Мне нужно… Я не знаю, смогу ли я, — ее глаза умоляли за меня. Я был нужен ей. Нуждалась во мне, чтобы заполучить свое освобождение. Ей не нужно было говорить больше ни слова. Ее удовольствие всегда было бы на первом месте.

— Блять! — я