ноги на ногу, а некоторые, так и вовсе, за лучшее решали уйти обратно на квартиры, будто и не было тут. Люди с флагами и крестами шли к Зимнему дворцу. И стрелять по ним было нельзя. Как стрелять в людей с иконами, крестами, а еще и символами Российской империи? А еще с ними были священники. Это кем нужно быть, чтобы в служителей церкви стрелять?

— Душенька моя, Аннушка, ну чего же ты плачешь? — спросил Павел Гаврилович, понимая, что все идет далеко не так, как он думал.

— Что? Что случилось, что вы переменились в лице и стали ко мне обращаться, как к даме? — перестав сопеть носиком, спросила фаворитка императора.

— Ничего, ровным счетом, ничего. Вы же помаете, звезда моя, что то, что происходит между мужем и женой, сие таинство, о котором знать никому не нужно? — елейным голосом говорил Гагарин.

— Вы снасильничали меня! — выкрикнула Анна.

— Я был уверен, что вам понравилась эта игра, — попытался сыграть обиженное недоумение Павел Гаврилович.

Анна замолчала. Ей понравилось? Да, но стыдно в этом признаться. Да и…

— Вы ударили меня и сжимали мне горло! — не став акцентировать внимание на самом соитии, нашла в чем упрекнуть мужа Анна. — Но полноте. Ответьте же мне, что переменилось? Вы не пускали меня к окну, но сами уже как час от него не отходите. Отпустите меня во дворец, я требую!

Гагарин пошатнулся. От милой и нежной Анны Петровны, такие нотки властности он услышать не был готов. Что, если император жив? А, судя по всему, так и есть, то что будет с ним, прознай Павел о тех сценах, что закатывал Гагарин своей жене? Но какая же она красивая! Желание вновь, уже в третий раз за ночь, пробуждалось в мужчине. Он вновь ее хотел, но теперь боялся и Анны и своих желаний.

— Оденьтесь, сударь, и уймите своего… — Анна не договорила, а сама стала собирать ошметки разрезанного платья, чтобы прикрыть свое все еще юное, все еще притягательное, тело.

А между тем, два «Емельки Пугачева», два руководителя всего этого спектакля с молитвой от народа, соединились на Миллионной улице.

Все было просчитано, даже отрепетировано, но, конечно, с меньшим количеством людей. Имелось три сотни десятников, которые брали под контроль подопечных до двенадцати человек и всеми силами старались их организовывать. Они направляли людей, они начинали выкрикивать здравицы государю, следили за тем, чтобы несущие флаги продолжали оставаться направляющими и на них ориентировалась вполне организованная толпа.

Бергман и Кржыжановский передвигались внутри шествия, они были, словно, пауки, от которых расходились нити управления всем этим, казалось, что хаосом. Тут же находилась полусотня стрелков, чтобы реагировать на всевозможные провокации и отклонения от плана.

Задача была проста на словах, но крайне сложной в исполнении. Нужно было четырьмя потоками пройтись по самым элитным улицам Петербурга, где проживает цвет российского общества, а после, соединившись в единую колонну на Миллионной улице, идти к Зимнему дворцу.

Проделав круговые шествия по центру Петербурга, наиболее громко пропев гимн России и прочитав молитвы с упоминанием Царя, выкрикнув здравицы, колоны встретились на Миллионной улице, чтобы постращать наиболее важных и богатых персон Петербурга.

Сложно, но к этому готовились уже как год, на такие действия, в том числе, натаскивали стрелков и бойцов специальной подготовки. Но главная проблема заключалась в том, чтобы все обошлось без жертв. Достаточно только раз пролить кровь и вся подготовка, все управление, могло бы слететь и тогда неизвестно, чтобы случилось.

Но и на такое развитие событий были свои протоколы. Самый крайний вариант — зачистка всех смутьянов. Так же были на подхвате военные лекари, которых готовили в Надеждово, они дежурили и были полны решимости принять людей на излечение, будь даже кто спотыкнётся и травмируется на льду.

Во многих местах, прямо в центре Петербурга, стоят телеги, на которые планировалось посадить часть людей, крестьян, как только все закончится и увезти по разным дорогам из Петербурга прочь из столицы. Благодаря стройкам Михайловского замка и Казанского собора, которые огорожены заборами, много телег получалось схоронить.

Крестьян нужно отправлять из столицы, а вот остальным еще предстоит празднование «Праздника Отведения Господом» руки убийц от Царя-помазанника. Кстати, отчего бы не сделать такой праздник? Вполне будет в духе идеологической работы. За что народ православный рюмку подымает, к тому празднику великое почтение имеет! Уж всяко вспомнит и за здоровье государя выпьет.

Иные люди, кроме свезенных с разных имений, где есть моя доля с прибыли, крестьян — это работники Екатерининской верфи, разный работящий люд из Охтынской слободы Санкт-Петербурга, все работники столичного общепита, а это уже немало. Ну и криминал столичный, поднятый Бароном-Яношем насобирал немало людишек для массовки. Эти ребята были предупреждены отдельно. Любая кража — все ляжет на криминал, так что они еще пуще стрелков смотрят за порядком.

* * *

Петербург.

2 марта 1.45 часов

Гвардию удалось вытеснить из Зимнего дворца не сразу. Как вытеснить? Комплексно. С одной стороны мои люди и так хватали в Зимнем особо ретивых бунтовщиков. Их профессионально вязали, одевали новомодные наручники, кляп в рот, и в подвал. Сотня таких, если присовокупить с теми, кто шатался по дворцу в поисках приключений на свою филейную часть тела, набралось.

С другой стороны, император повелел им покинуть дворец. Были те, кто не хотел уходить, кто уже вздохнул воздуха вседозволенности, однако, пока не были связаны и брошены в подвал, но таких оставалось меньшинство. А после все посты и подступы к дворцу были взяты под контроль верными Павлу войсками, в основном из бывших гатчинцев.

Сработал Аракчеев, выполнил то, что должен был. Все же он работяга и педант в делах, как договаривались, так и поступил. Но я, признаться, работника с таким характером и профессиональными качествами, не хотел бы видеть в своем прямом подчинении, сложно с такими людьми, сплошь правильными и скрупулёзными, хотя я и сам этим страдаю. Но я же работаю над собой и дух авантюризма мне сладок и приятен, а вот Аракчеева пришлось очень долго уговаривать поступить нелинейно.

И вот настал тот момент, уже явно за полночь, когда кучера вновь, как в сказке про золушку, превратились… нет не в крыс, а, как раз в именно что в кучеров, но растеряв свою воинственность. Лакеи, перестали быть диверсантами и бойцами, включали обходительность, невозмутительность, и исполняли свои обязанности, как до сегодняшней ночи и даже лучше. Повара пошли