Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Стул! — командует полицейский и я плюхаюсь попой на жёсткую деревянную поверхность.
Дверь за мной закрывается и устанавливается тишина, да такая что я слышу, как мухи на стекле ламбаду танцуют.
Я видела такое в фильмах. Сейчас придёт плохой полицейский с огромными мускулами и грозным взглядом, и будет на меня орать, прессовать и выбивать признания. Я, конечно, же стойко обо всём умолчу. Не выдам Сата́нова. Он, конечно, же потом выпишет мне премию. Возможно посмертно…
Но затем в комнату войдёт усталая женщина с добрыми глазами и начнёт мне рассказывать, что у неё муж — козёл, что двое сыновей-оболтусов, которые не хотят учиться, и вообще ей надоело работать за копейки, да ещё и преступники в преступлениях не хотят признаваться. И я сразу же во всё сознаюсь. Ибо женская солидарность, сестринство и всё такое… Мы вместе поплачем и оформят меня на N-цать лет чалиться на нарах. А Сатано́в подбросит десятку, так сказать из мести, ещё и потому что не ответила согласием на его щедрое предложение о более тесном сотрудничестве в рамках офисных встреч по вечерам по средам и по пятницам, а когда и в выходные, это если босс расположен будет…
Целуется Сатано́в обалденно, так умело, что хочется стонать, сводить от нетерпения колени и вообще… хочется такого… Просто хочется…
Вообще о чём я думаю?! Опомнись, Иванова. Какие ещё глупые мысли могут прийти в мою бедовую головушку, пока я тут сижу. Интересно сколько прошло времени с тех пор как меня сюда привели? Пять минут? Десять? Полчаса?
Дверь комнаты открывается и я вскакиваю со стула.
Сата́нов повернув голову говорит кому-то в сторону:
— Благодарю, умылся.
И входит в комнату.
Я не сдерживаю порыва, хотя надо было. Подскакиваю к нему. Мне обнять его нечем. Руки-то за спиной. Морщу лоб. Андрей Александрович мне ну никак не помогает. Стоит как статуя, хорошо хоть следов жизнедеятельности небесных созданий нет.
Как в кино не получается: ну так чтобы упасть в его объятия… Ну вот опять фантазируешь, Иванова. Нервно кусаю губы. И почему я решила, что он будет мне рад так же как я ему? Сейчас. Получается ведь я его обуза. Сам небось только выкрутился, если так, а тут ещё и меня выручать. Но так-то он мне должен…
Он поднимает левую бровь, выражение лица холодное.
И что это я в самом деле? Вот оно Сатано́вское обаяние. И на меня подействовало. Ну уж нет!
Гордо вскидываю подбородок.
Андрей Александрович пристально смотрит на меня и делает несколько шагов по направлению ко мне. Я отдаляюсь. Тёмно-синие, холодные глаза завораживают и я наталкиваюсь ягодицами о столешницу.
Сата́нов подходит вплотную так что я чувствую его огромное напряжение, и смотрит не отрываясь. Он не спеша снимает с левого запястья часы и кладёт их на стол.
— Глаза сделай меньше, Иванова. У нас с тобой ровно десять минут. Время пошло…
Глава 16
В двери проворачивается ключ, запирая нас.
— Вы это чего, Андрей Александрович? — растерянно произношу я, пока его взгляд чувственно чертит треугольник «глаза — губы» на моём лице.
Наворачиваются слёзы. Шмыгаю носом. Сата́нов аж в лице меняется.
— Иванова, не дури. У нас ровно десять минут для того, чтобы ты мне рассказала всё, что услышала наверху, — чётко отдаёт приказ мой босс.
Я аж икаю, но собираюсь и тихим голосом спрашиваю:
— Так вы не допрашивать меня пришли или обвинять?
— Мля, Иванова…
Сата́нов отдувается и нервно потирает переносицу, затем вновь воззирается на меня. Только теперь его взгляд остр и строг, так и хочется куда-то спрятаться. Но куда, если я прижата его сильным телом к столу, а руки сзади скованы наручниками.
— Нет, конечно, мы оба в этом деле по самые яйца. Говори всё, что услышала чётко, внятно, полно, — его острые скулы так и ходят под обросшей щетиной, решил отпустить бороду в отпуске, ему идёт.
Прикусываю нижнюю губу и краснею. В голове вдруг становится так пусто, а ещё тепло его тела. Сухое, надёжное. От него так и веет уверенностью. Даже если обстоятельства таковы, что лучший адвокат столицы сейчас стоит между моих ног и собирается допросить меня… с пристрастием. Воображение начинает рисовать его без рубашки…
— Иванова! — окрик Сата́нова надо было слышать, — мать твою, ты где? Я здесь, — его руки упираются о поверхность стола по обе стороны от меня, а горячее мятное дыхание на моём лице.
Сосредоточиться же невозможно от слова совсем. Под тонким материалом мужской сорочки ладные узлы мышц, лениво перекатывающихся при каждом его движении. А запах… ну как можно так потрясающе вкусно пахнуть?! Это преступление против всех женщин на свете… Против меня.
Собираюсь и описываю ему во всех красках всё, что услышала и увидела, испытывая сильное стеснение при описании некоторых интимных моментов.
— Хм… — выдаёт босс.
Он опускает голову вниз, жёсткие волосы щекочут мне лицо. Затем вновь поднимает подбородок. Его взгляд на мне, но думы далеко отсюда.
— У вас есть мысли, Андрей Александрович? — спрашиваю я.
— Угу, главное попасть домой, — выходит из глубокой задумчивости.
— Золотые слова, Андрей Александрович, — чуть ли не плачу, расцеловала бы если бы этот им не было трактовано двусмысленно, я же чисто из благодарности, глубокой, человеческой, а не то, что она может там себе надумать.
Уголки его губ ползут вверх, а взгляд скользит по моему лицу, медленно опускаясь на губы, а затем и вниз, на грудь.
— Хорошая девочка, м? — голос становится хриплым, обводит овал моего лица согревающим дыханием.
Мгновенно покрываюсь румянцем и хочу сомкнуть колени, но Сата́нов не даёт.
Положение не особо завидное, а может наоборот? Я его даже оттолкнуть не могу и тело-предатель: колени слабеют, когда он кладёт на них горячие ладони, слегка сжимая.
Мы смотрим друг на друга. Я испуганно, сердце где-то в горле стучит. Его же взгляд становится тёмно-синим, словно сама бездонная глубина океана. Неизвестная, опасная, играющая. Поглотит с головой как щепку. Маленькую щепку как я. И страшно, и… классно?! Ловлю себя на мысли, что мне нравятся эти настойчивые, даже грубоватые касания.
— Андрей Александрович, вы это чего? Вы опять за своё?! — шиплю я ему прямо в