– Не надо этого делать! Прошу вас!

Я с удивлением на него посмотрела.

– Не надо делать чего?

– Не надо пытаться спасти меня, Повелительница! – всё тем же твёрдым и, одновременно, умоляющим голосом произнёс Томас. – Это будет неправильно!

Некоторое время я лишь молча смотрела на него, и Томас тоже смотрел на меня пристальным и каким-то пронзительным взглядом.

И, одновременно, это был совершенно безжизненный взгляд. Взгляд человека, ничего уже не ждущего от жизни, человека, жизнь которого закончилась именно вчера ночью в доме убийцы обоих его детей. И жены тоже…

– Ты так спешишь умереть? – не найдя ничего лучшего, проговорила я. Растерянно и почти с обидой.

– Я не спешу умереть! – Голос Томаса звучал сейчас глухо и как-то по-особенному равнодушно. – Я просто не хочу жить дальше!

Мне вспомнились вдруг слова Квентина о том, что убийца семьи пытался сбежать и. при задержании оказал отчаянное сопротивление. И как же это согласуется с последними словами Томаса о нежелании дальше жить?

– А ещё я не хочу, чтобы из-за меня был нарушен договор, который так много значит для всех нас и из-за которого мы все так благодарны вам, Повелительница!

При этих словах Томаса Корней, сидящий рядом с ним, как-то шумно и многозначительно хмыкнул, а потом ещё и пробормотал что-то себе под нос. Совершенно невнятное что-то… что именно, этого я так и не смогла разобрать.

Зато Томас, кажется, хорошо его понял. Молча и с какой-то даже укоризной посмотрел он на Корнея, потом вновь повернулся в мою сторону.

– Если меня повесят, это будет только справедливо, Повелительница!

– Вот даже как?!

Одним рывком я настежь распахнула дверку кареты.

– Идти сможешь?

Не отвечая, Томас лишь утвердительно кивнул головой.

– Тогда иди! Тут до ворот метров сто, не больше…

– А дальше?

Задавая этот вопрос, Томас уже смотрел не на меня. Остановившийся взгляд его был направлен на широко распахнутую дверку.

– Дальше решай сам!

Подождав, пока Томас выберется наружу (он самостоятельно выбрался, вежливо отклонив предложенную помощь Корнея), я вновь захлопнула дверку и с каким-то даже раздражением крикнула кучеру:

– Давай, разворачивайся!

В сторону медленно ковыляющего к поселению Томаса я так и не взглянула. Может потому, что Корней смотрел, не отрываясь.

А на следующее же утро появившийся с докладом секретарь таинственным шёпотом сообщил мне, что вчера вечером на центральной площади поселении № 1 была совершена первая за три года казнь через повешение убийцы четырёх поселковых жителей. Народу присутствовало превеликое множество, были даже приглашены представители Северо-Западного посёлка, дабы они воочию смогли убедиться, что соглашение между посёлками и поселениями строго выполняется.

Внутри у меня будто что-то оборвалось, хоть подсознательно я ожидала именно такой вести.

– А что приговорённый?

Голос мой прозвучал так хрипло и незнакомо, что я сама его с трудом распознала.

– Что он сказал перед смертью?

– Ничего! – развёл руками секретарь. – Молчал. Вот только крест поцеловал у падре, когда тот подошёл к нему для последнего исповедания.

Глава 4

Это было два месяца назад, и вот опять Квентин пожаловал внепланово. И вновь, кажется, с какой-то, явно нехорошей вестью.

– Ну и?… – перед тем как продолжить, я сделала небольшую паузу. – С чем сейчас пожаловали, господин сенатор? Снова убийство или…

– Или! – рассеянно произнёс Квентин и, оглядевшись по сторонам, добавил: – Так и будем тут беседу вести, или всё же пригласишь меня… пригласите меня, – тут же поправился сенатор, – в свой кабинет?

– Ну отчего же не пригласить?

Я пожала плечами, хоть в скафандре это выглядело почти незаметно. И довольно затруднительно, к тому же.

– Пройдёмте, господин сенатор в мой кабинет!

Последнее слова я выговорила с явным усилием.

«Мой кабинет», «моя канцелярия», «моя служба безопасности»…

Этот скоро и до слов «мои верные подданные» дойдёт!

Или не дойдёт, всё-таки? Не такая же я дура набитая!

А может, это со временем происходит у всякого, кто хоть чуток власти вкусил? Хотя бы в должности десятника, тем более, старосты блока… насмотрелась я на подобные метаморфозы во времена моей, не такой уж и далёкой по времени, но исключительно наивной юности…

В кабинете, большом и просторном, я уселась за стол и вежливо указала господину сенатору на кресло, стоящее напротив.

– Благодарствую! – проговорил Квентин, с удовольствием усаживаясь в мягкое удобнее кресло. Излишне даже, на мой взгляд, мягкое и удобное, ибо то кресло, на котором я сейчас восседала, было куда более жёстким.

Но зато и значительно более прочным, что имело немалое значение, хоть скафандр, даже вместе с облегающем его экзоскелетом, весил не так уж и много…

– Итак, – медленно проговорила я, в упор глядя на Квентина, – в чём цель нынешнего вашего визита ко мне, господин сенатор?

– Должен сразу признаться вам, Виктория, – медленно, не спеша проговорил Квентин, тоже разглядывая меня довольно пристально, – что нынешний мой визит сугубо неофициальный. Более того, я уверен даже, что многие сенаторы, мои коллеги, отнеслись бы весьма отрицательно к этой поездки, знай они истинную её цель. Рискну даже предположить, что они приложили бы немало усилий, дабы помешать ей…

Квентин замолчал, и я тоже молчала некоторое время.

– Ну что ж, господин сенатор… – проговорив это, я вновь замолчала на мгновение, – считайте, что вы меня уже достаточно заинтриговали. А теперь изложите более подробно цель вашего нынешнего визита! Истинную цель, – тут же добавила я.

Некоторое время Квентин продолжал молча меня рассматривать (что меня, кстати, изрядно нервировало, ибо сама я давно уже перевела взгляд на полированную поверхность стола), а я всё терялась в догадках, что же такого важного собирается сообщить мне сейчас господин сенатор. Самые разнообразные версии в голове моей мелькали, но, увы, не одна из них в итоге не оказалось верной.

– Помните, Алана, Виктория? – спросил вдруг Квентин.

От неожиданности я даже вздрогнула. Но по-прежнему молчала, уставившись остановившимся взглядом в стол. В его полированной поверхности господин сенатор тоже отражался, но как-то смутно, расплывчато…

Или это от слёз, внезапно навернувшихся на глаза?

– Неужто, забыли Алана? Вспомните лавру, возле которой почти четыре года назад и произошла ваша первая с ним встреча…

«И последняя, – невольно пронеслось у меня в голове. – Первая и последняя!»

– Правда, после этого произошли события, поистине для вас трагические, и я искренне сожалею, Виктория, о том, что они обрушились тогда на вас столь внезапно и столь жестоко…

Сейчас голос у Квентина был каким-то мягким, сочувственным, и это здорово меня разозлило. Да так, что те случайные слёзы на глазах мгновенно высохли.

– Давайте не будем, господин сенатор, вдаваться в ностальгические воспоминания о