– Я н-нашел работу, – в конце концов сказал я, чтобы разрушить медленно выраставшую между нами стену молчания.

Каждый наш сеанс напоминал мне сцену из итальянского вестерна: мы играли в молчанку, выжидая, кто заговорит первым. И это могло продолжаться очень, очень долго.

– Ной, но это же замечательно!

Он сел в своем кресле нормально, как будто хотел показать мне, что теперь-то наша беседа начинает всерьез его интересовать.

– Что я тебе говорил? Надо встретиться с реальностью лицом к лицу! Надо выйти из своей скорлупы и врезать миру! – прибавил он с торжествующим видом, символически ткнув кулаком в воздух перед собой.

Правду сказать, это ему мне хотелось врезать. Не понимаю, почему взрослые чаще всего считают, что, разговаривая с подростками, надо придуриваться.

– Врезать миру? – переспросил я, не вполне понимая, что это должно означать.

– Да. Иди в мир! Погрузись в настоящее время! Каждый день своей жизни проживай на всю катушку!

На полном серьезе. Можно подумать, это слова из песни в стиле кантри.

– Н-ничего нового в этом н-нет, вам не кажется? – спросил я.

– Да что ты! Всё как раз наоборот! Ничего нового нет, если жить замкнувшись в себе. Никуда не выходить. Сидеть дома.

– Или ц-целыми д-днями т-торчать в д-дурацком кабинете, к-когда вы могли бы б-быть в Гонолулу?

Он поглядел на меня и расхохотался.

– Ты прав, Ной. Не всегда делаешь то, что хочется. Но вот в чём ты ошибаешься – мне нравится здесь быть. Для меня вот это, – он обвел рукой свой кабинет, – и есть моя настоящая жизнь.

Я кивнул на открытку.

– В-вы там уже п-побывали?

– Да. Вообще-то я сам себе послал эту открытку.

Мне это показалось верхом идиотизма, и я, изобразив на лице раздумье, переспросил:

– В-вот как? А з-зачем?

– Хотел напомнить себе о том, что жизнь – как раз не это. Не бесконечно длящийся закат над Тихим океаном. Жизнь больше этого. Это столкновение с реальностью. Это значит встать и действовать. А не только бездельничать с коктейлем в руках под пляжным зонтом. Конечно, это приятно, но прожить вот так свою жизнь означало бы оставаться замкнутым в себе. И это было бы жаль, тебе не кажется? Нет, подраться с миром – это как раз противоположное! Это означает идти навстречу невзгодам, проявлять мужество, открываться, признавать свои слабости. Всё это ты должен испытать на себе. Только так ты сможешь вернуться в седло.

Откровенно говоря, странновато, когда твой психолог – ковбой. Но в конечном счете я, по-моему, понял, что он хотел сказать. А когда я выходил из его кабинета, он улыбнулся мне и вскинул кулак.

– Отличная игра, чемпион!

На полном серьезе.

На следующий день я, как договаривались, пришел обедать к Лорен. Принес десерт: купленные на собственные деньги эклеры с кофейным кремом.

Дом был совсем рядом с песчаным пляжем. Красивый, двухэтажный, с верандой. До недавнего времени там жила одна семья, Лопесы, но они в конце концов уехали из города, а дом, слишком большой для двоих, стали сдавать семьям на лето.

Я постучался, дверь мне открыл папа Лорен. Высокий, стройный, широкоплечий. Он показался мне молодым – намного моложе, чем я его себе представлял. Намного моложе моего папы. Лет сорок, не больше. Темноволосый.

– Ты, должно быть, Натан, – щурясь и улыбаясь, сказал он.

– Н-н-ной, – промямлил я.

Рядом с ним я вдруг слегка застеснялся надетой на мне футболки Deep Purple.

– Ну да, Ной. Очень приятно. Жером. Лорен, кажется, где-то наверху.

Взяв у меня пакет с кофейными эклерами, он поблагодарил, и мы вошли в дом, он впереди, я следом.

– Лорен! Твой друг пришел.

На диванах в гостиной уже сидели четыре человека, трое мужчин и одна женщина.

– Я пригласил друзей, которые оказались здесь проездом, – объяснил папа Лорен. – За столом мы все познакомимся, но имей в виду, всё будет попросту.

И вернулся в кухню, к шипящей кастрюле.

Обед прошел нормально. Лорен села рядом со мной, и поначалу я из-за этого немного трепыхался. Все друзья ее отца были из мира фотографии, моды или прессы. Так что я, понятно, немного зажимался. Каждый раз, стоило мне открыть рот, я боялся ляпнуть глупость или начать по-дурацки заикаться.

– Так значит, ты… Ной… круглый год здесь живешь?

– Д-да, – ответил я.

– До чего же здесь, наверное, отдыхаешь душой! – воскликнул один из гостей. – Жить круглый год на берегу моря, где никто тебя не дергает, вдали от суеты. Только мечтать можно о такой жизни.

Я не очень понял, что он имел в виду. Подумал про своего папу, который каждое утро вставал в пять и шел работать на завод. Это о такой жизни можно только мечтать?

Чем дольше мы сидели за столом, тем больше во мне нарастало неясное чувство, смесь злости и стыда. Гости смеялись, рассказывали какие-то истории, пили вино, бутылки пустели одна за другой. Они были обаятельные и уверенные в себе. Говорили о своей парижской жизни, о своих отпусках в Испании, о своих лофтах и своей работе. Я почувствовал себя каким-то клоуном и отвернулся к морю. На горизонте не было ни облачка. Закрыв глаза, я мог почти ощутить движение волн под ногами.

– Всё хорошо? – заботливо спросила Лорен под конец обеда, перед десертом.

Она, наверное, заметила, что я в этой компании чувствовал себя чужим.

Я легонько кивнул и улыбнулся ей в ответ. Всё было хорошо.

Ровно в два – когда дело наконец дошло до десерта – папа Лорен принес гигантский фигурный торт, сложенный из заварных пирожных с кремом и миндальных печений и украшенный пралине. В жизни не видел такого высоченного торта. Гости выдохнули: «О-о-о-о», – а Лорен захлопала в ладоши.

Мои три эклера тоже были там, на отдельной тарелочке.

Как только обед закончился и взрослые устроились на веранде пить коньяк, Лорен увела меня наверх. Когда мы уходили, один из гостей это отметил, и все засмеялись. Я почувствовал, что краснею, но меньше всего хотел это показывать и вышел следом за Лорен, не оборачиваясь.

– Не обращай внимания на тупых хамов, – шепнула она, когда мы шли к лестнице.

На чердаке была устроена лаборатория. Фотографии, зацепленные прищепками, были развешаны на протянутых от стены к стене веревках. Под потолком горела красная лампочка, и ничего было толком не разглядеть.

– Осторожно, не стукнись, некоторые балки очень низкие, – предупредила меня Лорен.

Она шла по просторной комнате, перешагивая через разложенные повсюду приборы и объективы. Двигаясь следом за ней, я узнавал некоторые снимки: ларек с холодными напитками,