Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В-вот как?
Да уж, что есть, то есть, ненормальный старикан так и режет напрямик, не старается сказать помягче.
– Может, знаешь такую книжечку, Библия называется? – насмешливо спросил он. – Потоп, ковчег…
– Д-да, Ноев ковчег, – я улыбнулся.
– Верно. Библия тоже выбрала всезнающего рассказчика. Вот только в случае Библии это понятно – рассказывает-то Господь Бог!
Он фыркнул, потом откровенно рассмеялся над собственной шуткой. Похоже, он сам от себя был в полном восторге.
– Если же говорить о твоем потопе – меня интересует не точка зрения Бога. Мне хочется знать, как проживают эту ситуацию твои персонажи. Им и надо дать слово. Я бы на твоем месте переписал всё это заново с точки зрения… как там его зовут, мальчика, который занимается серфингом?
– С-с-симон, – ответил я, называя имя главного героя.
– Ну да. Вот он меня и интересует.
Меня это слегка пришибло. Я целую неделю работал над началом рассказа, а теперь оказывалось, что всё придется переделывать. Мсье Эрейра, наверное, понял по моему лицу, что я расстроен, потому что подошел поближе и сказал:
– Писать – всё равно что рубашку гладить. Надо снова и снова повторять одни и те же движения до тех пор, пока не исчезнут все складочки. Я долго думал, что для этого требуется стойкость, но нет – на самом деле надо быть упрямым. Ну то есть не для того, чтобы гладить. Хотя не знаю. Я глажкой не занимаюсь. Ты вот гладишь одежду?
– Н-нет. Мама г-гладит.
Разговор принимал странноватый оборот. Я всмотрелся в квадратное мускулистое лицо старика. От зажатой у него в зубах трубки шел горький запах.
– А теперь убирайся. Я больше не желаю тебя видеть в своем доме. На следующей неделе оставишь библиотечные книги на пороге. И незачем звонить.
Я не мог вот так вот уйти. Мне надо было знать точно.
– Это же вы, п-правда? – спросил я, вытащив из рюкзака «Парадоксальный сон».
Он посмотрел на меня и опустил глаза. На его лице уже ничего нельзя было прочесть, кроме неясной печали.
– Не понимаю, о чём ты.
– Вы п-прекрасно з-знаете. И я т-тоже з-знаю.
– Что за чушь, – вздохнул он. – Ничего ты не знаешь.
– Мне надо з-закончить рассказ к п-первому сентября, – сказал я.
Крайний срок приближался, и мне не хотелось пролететь с этим конкурсом.
– Меня это не касается, – сказал мсье Эрейра, удаляясь в глубину комнаты.
– А вот и к-касается. П-потому что вы мне п-поможете.
– Я тебе помогу?
Он повернулся ко мне и пристально посмотрел в глаза. Лицо его как-то странно светилось.
– Вы п-поможете мне п-понять, как п-писать хорошо, – сказал я.
Он уставился на меня в некотором недоумении. Больше того – он напоминал старого оглушенного боксера на ринге.
– Мальчик, что это тебе в голову взбрело? По-твоему, мне заняться больше нечем, кроме как править сочинения недомерка, который даже не отличает внутреннюю фокусировку от нулевой?
Я оглядел сверху донизу его лиловый халат. Я не то чтобы думал, что ему больше нечем заняться, – я это знал.
– Если вы откажетесь, я в-всем расскажу, что з-знаменитый Роберт Р. Аддамс не умер. Что он живет в Ф-фижероле. Д-думаю, это многих з-заинтересует.
– Только потому, что я смутно напоминаю писателя, умершего сорок лет назад, ты…
Я бросил на него насмешливый взгляд, как будто хотел сказать: «Даже и не старайтесь». Он опустил голову и умолк.
– В-встретимся в п-понедельник, чтобы п-поработать над началом? – сказал я с улыбкой.
Он что-то пробормотал сквозь зубы. Не дожидаясь его ответа, я вышел из гостиной, потом на улицу и уже за дверью почувствовал, как на моем лице расплывается улыбка.
5. Случайные частицы
На следующий день – это было воскресенье, 14 июля[11] – город, как и каждый год, готовился устроить фейерверк и танцы на площади перед мэрией. В воздухе словно веяло легким ароматом – пахло праздником. Авеню Бордо украсили гирляндами флажков, люди прогуливались за руку или в обнимку. Обычно весь город выстраивался вдоль улицы, чтобы посмотреть парад колесниц. Выступали мажоретки[12], а за ними под звуки духового оркестра катили несколько пожарных машин.
Сколько себя помню, мы всегда приходили на этот праздник – мама, папа, Адам и я. Даже когда день был будний и папе назавтра надо было идти на работу. Весь город собирался по такому случаю. Весь город – за исключением мсье Эрейра. И я вдруг стал думать о нем. О том, сколько же времени он не выходил из дома. Я заподозрил, что он всё себе заказывал на дом: покупки, чистое белье, книги. Старик десятилетиями не появлялся на улице. Что же у него в голове было не так?
Вечером я поехал на праздник на велосипеде. В начале одиннадцатого я выкатился на площадь перед мэрией. На мне были старые драные джинсы и майка Scorpions. На площади устроили временную танцплощадку, между фонарями развесили гирлянды разноцветных лампочек. В воздухе пахло чем-то сладким и приятным. Было хорошо. Мои родители пришли немного раньше, как и Адам с Гвендолин, которые нашли в Бордо подходящую квартиру и еще утром вернулись поездом.
Не хотелось мне в этом признаваться, но при мысли о том, что Адам скоро уедет, у меня как будто дырка в груди появлялась. Мы всю жизнь были рядом. Встречались каждое утро. Всякое случалось – и неприятности, и непонимание, и ссоры. Не всегда всё между нами было безоблачно. Но, как ни странно, все эти воспоминания у меня внутри собирались будто бы в светящийся шар. Я знал, что мой старший брат рядом. Что даже если мы никогда ни о чём не можем договориться, всё равно между нами существует невидимая и неразрывная связь. Конечно же, я знал, что эта связь не исчезнет только оттого, что Адам уедет из дома за какую-то сотню с небольшим километров, но не представлял себе, как это – не видеть каждое утро за завтраком его дурацкую физиономию. Это было сильнее меня.
Я пробрался вперед и стал смотреть, что делается на танцплощадке. Там под звуки музыки Grease кружились две пары. Подвешенный у них над головами диско-шар рассыпал повсюду блики. Я заметил у стойки бара Жипе, он разговаривал с девушкой. Держался он уверенно и свободно: локти на стойке, в руке кружка. Одет в майку без рукавов и шорты с гавайскими мотивами, на ногах вечные вьетнамки. Солнечные очки он поднял наверх, как обруч. И явно рассказывал
