знаю, что говорю, – вздохнула она. – И ужин неизвестно когда будет. Ну, иди уже!

Я пошел в свою комнату и захлопнул дверь. Я не знал, кому верить, Лорен или маме. Вытащил фотографию из-под майки и положил на письменный стол. Почему бы ей, в конце концов, не стать актрисой. Или фотографом. У некоторых людей всё получается, они добиваются того, о чём мечтают.

Я достал из рюкзака блокнот, надел наушники и принялся за работу. Вскоре слова завладели мной и реальность перестала существовать. Я переписывал начало своего рассказа, вспоминая, что говорил мне мсье Эрейра. Я не знал, хочу ли я стать писателем, и еще того меньше – хватит ли мне решимости добиться своего. Но это занятие меня успокаивало, что при сложившемся положении вещей было уже неплохо.

Я долго провозился с первыми фразами «Цунами», правил их, делал более гладкими. Я сам себе казался боксером, который снова и снова повторяет одни и те же движения, добиваясь совершенства. Я подумал про Жипе с его доской. Примерно то же самое. Я полностью погружался в каждое слово, в каждую фразу, которую выводил.

Я был настолько сосредоточен, что очнулся, только когда папа постучался ко мне в дверь. Услышал, как бормочет телевизор. Мама уже сидела за столом.

– Есть будешь? – спросила она. – Морковка сварилась.

Вся остальная неделя прошла как-то мимо меня. Едва проснувшись, я шел с блокнотом на пляж и работал. Еще я перечитал «Парадоксальный сон», стараясь понять, как автору удается развивать историю и персонажей. Это был великолепный и таинственный роман. Роберту Р. Аддамсу – или скорее мсье Эрейра – было, когда он его написал, тридцать четыре года. Потом он исчез лет на сорок и замкнулся в одиночестве и безмолвии, никому не давая о себе знать. «Уход Роберта Р. Аддамса, – сказала тогда мадам Мушар, – одна из величайших загадок литературы ХХ века».

Загадка – ага, как же! Никому не пришло в голову искать его в Фижероле, только и всего.

Я вспомнил надписанную фотографию, стоявшую на книжной полке. Каким он выглядел сильным и уверенным. Ничем такого не проймешь. Что произошло? Что с ним случилось? Почему этот старый псих решил исчезнуть?

Вопрос разрастался у меня в голове. Может, он кого-то убил? Может, он в бегах, как те бывшие преступники, которые отпускают бороду и заканчивают свои дни на ферме в глуши Ларзака, разводя коз и овец? Но что бы ни заставило его исчезнуть, теперь я был уверен в одном: мне надо было понять. Это я его разоблачил.

Я имел право знать.

В следующую субботу я сел на велосипед и отправился в библиотеку. На этот раз Лорен у входа не оказалось, но я из-за этого не расстроился. Я пошел прямиком в кабинет мадам Камон и забрал свою еженедельную корзину доставки. Как и на прошлой неделе, там были книги разного рода, и всё вместе весило тонну.

Сначала я поехал к мадам Лотрек («Разум и чувства»), потом к мсье Жансаку («Делайте собственную зубную пасту из органических отходов»). Оба встретили меня радостно, закормили пирожными и рассказали, чем предпочитают заниматься на досуге. Затем я покатил к мисс Уиллоуби («Говорит ли вам ваша кошка всё, что она думает?»), а от нее к мадам Гед («Обнаженная натура в фотографии Восточной Германии между январем и мартом 1968 года»). К тому времени, как я поставил велосипед у входа в дом мсье Лангра («Тигренок Момо в цирке»), я уже устал. Но дорогу я выучил и на этот раз хотя бы не заблудился.

Мне оставалось доставить книги только одному человеку.

Мсье Эрейра открыл мне дверь в неизменном лиловом халате и шлепанцах, с трубкой в зубах. Было самое начало одиннадцатого, и я радовался тому, что так быстро обернулся с первой частью своей доставки. Он встретил меня невнятным ворчанием, и я поспешно всучил ему заказанные им библиотечные книги («Завтра – собаки», «Сумерки на Диамонде» и «Потерянная орбита»).

– О-о! – воскликнул он, взглянув на обложку последней из них.

И глаза у него снова загорелись, как у ребенка.

– Вот это настоящий шедевр!

Он затянулся трубкой и ушел в дом, на ходу листая книгу.

Я толком не понимал, что мне делать, и, набравшись смелости, неуверенно двинулся следом за ним.

– Я еще п-принес в-вам н-новое начало.

Старик оторвался от книги и повернулся ко мне.

– Новое начало?

– М-моего рассказа. «Ц-цунами».

Он медленно приблизился ко мне. Луч солнца, пробравшись сквозь штору гостиной, упал на его лицо. Теперь он напоминал актера из какого-нибудь старого черно-белого фильма.

– Мне-то какое до этого дело? – спросил он, выдохнув облачко дыма.

Я переписал первые три страницы самым своим красивым почерком на белой бумаге. Протянул ему листки, но он их оттолкнул.

– Меня это не касается! – закричал он, снова развернулся и пошел куда-то в глубину дома.

Я тихонько двинулся следом.

– Я с-с-сделал, как вы мне с-сказали. Ромовое мороженое.

Он вздохнул и посмотрел на меня.

– С изюмом.

Он с полсекунды меня разглядывал, и я почувствовал, что разбудил его любопытство.

– Ну, валяй, показывай, – обреченно проговорил он. – Но на этом всё. Чтобы через пять минут тебя здесь не было.

– Ага.

Он уселся в кресло, ничего больше не сказав. Я видел, как его глаза двумя радарами рыщут по исписанным страницам, словно подстерегая малейшую ошибку. Я оглядел сплошь закрытые книгами стены. В комнате стоял всё тот же странный запах, смесь корицы с «туалетным утенком». Я не мог отделаться от мысли о том, что стою в гостиной Роберта Р. Аддамса.

Внезапно мсье Эрейра вскочил, схватил ручку, снова уселся и начал черкать. Через пять минут он протянул мне листки с красными пометками.

– Хорошо. Уже лучше. Но у тебя проблема с фокусированием.

– С-с ф-фок…

– С фокусированием! – сердито выкрикнул он. – С точкой зрения, если тебе так больше нравится.

Глядя на мое растерянное лицо, он медленно проговорил:

– Для любого рассказа можно использовать три точки зрения: нулевое фокусирование (рассказчику известно всё, в том числе и то, что думают персонажи), внешнее фокусирование (рассказчик не знает, что делается у персонажей в голове, он ограничивается сообщением о том, что видит) и внутреннее фокусирование (тогда ты полностью принимаешь точку зрения персонажа).

Я вспомнил эту историю с точкой зрения, мадам Мушар рассказывала нам на уроке.

– Ты, – продолжал мсье Эрейра, – выбрал точку зрения всезнающего рассказчика. Это плохой выбор.

– П-поче…

– Потому что в твоей истории говорится о шторме! – ответил он без промедления. – Цунами. Наводнение. Потоп. Словом, сюжет, к которому