– Нет, эта не такая! Понимаешь, она, кажется, и двух слов мне не сказала, просто поздоровалась. Даже и не спрашивала ничего… А я ей все про себя выложила. Как на духу. Говорила, говорила!

– А она?

– Она? Слушала молча. Ни разу не перебила. А когда я замолчала, просто похлопала меня по руке, так, знаешь, успокаивающе, и сказала: «У тебя все будет. Не просто хорошо, а отлично». Я на нее посмотрела, наконец, внимательно. И знаешь, она мне показалась знакомой. Что-то из детства.

– Так бывает. Может быть, вы жили по соседству, ты маленькая была, лицо в памяти отпечаталось. Что дальше?

– Дальше? Она ушла.

– Как? И имя не спросив, и не представившись?

– Нет, подожди! Имя… Я ей фамилию Бурова называла. Точно. Я же его по имени-то никогда не зову… Буров и Буров. Ну она же не спрашивала, как меня зовут! И я тоже…

– Ну ты, Орешкина, даешь! – как всегда, когда Катерина начинала злиться на подругу, она называла ее девичью фамилию. – Рассказываешь фиг знает кому про себя все, да еще и про Бурова! Ты, на минуточку, забыла, кто есть твой муженек! Чин полицейский! А ты первой встречной! А не дай Боже, не старушка она совсем, а загримированная…

– Кто?! Шпионка?! Кать, остановись! Ты не книжку детективную читаешь!

– А, ну да! Тогда объясни, что ей нужно?

– От меня?

– От тебя, от тебя. Не я же с ней откровенничала.

– Ничего ей не было нужно! Это мне нужно было, похоже, а она просто подвернулась.

– Ну-ну! Орешкина, я тебя знаю четверть века. Из тебя клещами не вытянешь ни полслова. И с чего бы ты вдруг стала такой разговорчивой? Слушай, а ты ничего не пила с ней? Чай там, кофе из термоса?

– Кать, ну какой термос? На лавочке мы сидели, в сквере.

– Тогда ничего не понимаю… Значит, просто разболталась. «Синдром попутчика», понятно!

– А мне непонятно. Непонятна и прощальная ее фраза. Когда она уже уходила, повернулась ко мне и говорит: «Как все-таки похожа! Невероятно!» Она даже не мне это говорила, а так, в пространство.

– И ушла?

– И ушла. Все.

– Дурдом отдыхает. Может быть, и впрямь не в себе старушка… В любом случае, что теперь? Где ты и где она? Скорее всего, больше в жизни вам не пересечься. Забудь, не ломай голову. Стоп! Где твой мобильный верещит?

– В сумке, у тебя за спиной, на полке.

– На, держи.

– Слушаю тебя, Буров. Хорошо, давай попробуем цивилизованно. Хорошо, ключи от машины верну. От квартиры тоже. Что-то еще? Лиза? Лиза не может считать меня сумасшедшей, не ври, Буров. Я с ней вчера разговаривала, она меня поддерживает. Да, Буров, представь, и подружки мои ненаглядные тоже. А ты и не сомневайся. Хорошо, делай, как знаешь. – Аля отключила телефон.

– Что говорит?

– Ничего неожиданного. Машину отберу, вещи выброшу, из квартиры выпишу, бомжихой станешь.

– С квартирой это он погорячился! По закону… Да и на остальное имущество ты права имеешь!

– Какой закон, Кать? Буров и есть закон. Живой бы остаться, – расплакалась она, наконец признав свою свободу.

«Не нужно было оставлять девку в живых, не нужно!» – смутно беспокоясь, думал Василий Голод. И еще об одном он жалел – что сам приехал на квартиру к сыну. Поручил бы ее Рашиду, а сам дома остался, сына ждать. А то так нескладно получилось! Марк к нему с разговором, а он только и успел, что руки вымыть. Как будто сам к ней прикасался. И еще жена глазками зыркает, точно догадывается о чем. Или он себе все надумал? А на самом деле просто страшно. Страшно сына потерять, не простит отца никогда! Нет, нужно было сказать Рашиду, чтобы до конца ее… А он по глупости – «Не добивай, брось». Тот все точно и выполнил: на обочине и бросил. Девка – шлюха, даже найдут – подумают, отодрали и избили. А заговорить она не посмеет! Не совсем уж идиотка. И все-таки лучше бы до конца…

Он сейчас ни о чем не мог думать, только о сыне. После разговора с ним тот рванул к себе на квартиру. К ней объясняться. Так и не понял Василий: поверил ему Марк? С сомнением большим на него посмотрел, ничего не сказал, быстро так из кабинета вышел. А объяснение, которое он Марку дал, безупречно продумано было. Давно еще, можно сказать, сразу после ареста Фурцева, игру он, отец, затеял. Вроде бы помогал тогда Василий Голод попавшему в беду чиновнику Фурцеву. Конечно, негласно. Не мог он, мол, тогда в открытую «дружбу» с взяточником показывать, тут его сын понял. Ну а то, что не получилось помочь…Что же, и правосудие бывает неподкупным! Случается…

В дверь постучали.

– Входи, Рашид. Что там?

– Отвез домой. Еле уговорил, чтобы сам за руль не садился. Горячий очень! Сердитый!

– Спрашивал о чем?

– Спрашивал. И сам говорил. Но я не знаю ничего, – хитро прищурился чеченец.

– Ладно, иди.

– Василий Валентинович, тут еще одно дело!

– Ну!

– Ваш друг. Вы его Жориком зовете.

– Что? Приходил?

– Нет. Я мимо дома его ехал. Сгорел он.

– Ты что мелешь?

– Квартира его сгорела. Вся. Окна черные, соседка убивается, плачет.

– А сам Жорка? Жорка жив?! Что там случилось, черт его дери?

– Он напился и ушел, огонь оставил, папиросу. Квартира вся сгорела. Он живой.

– Фу-ты! – облегченно вздохнул Голод. – Где теперь это горе луковое?

– Не знает никто. Исчез.

– Куда он мог исчезнуть? Ему и пойти не к кому. Ладно, все равно у меня объявится. Хорошо, что сам не сгорел по дурости! Вот, Рашид, что водка делает! – погрозил он парню пальцем.

– Правильно! Лучше травка курить! – сверкнул черными глазами тот.

– Посоветуй еще! Узнаю – обратно поедешь, к братьям, – совсем не пошутил Голод.

«Черт! Вот еще проблема на мою голову! Допился дурак! Говорил, нужно бабки делать, а не водку жрать!» – с досадой и жалостью подумал Голод о школьном друге. От мыслей о Жоре Полякове его отвлек звонок мобильного телефона.

– Слушаю, Марк. Кто пропал? Какая Юля? Ах, эта твоя? Почему я должен об этом знать? Не выдумывай, Марк! Мне дела нет до твоих подружек! Да какая мне разница, где она сейчас! – слукавил он, вроде как возмущаясь. – Не дури, Марик. Может, вышла на время, что ей у тебя сидеть? Послушай меня! Я думаю, Марк, она сама ушла. Пойми, она из другой жизни, сам же сказал, чем она занимается. Очнись! Бывших проституток не бывает! Нет, Марк! Я точно не знаю, куда могла деться твоя подружка из твоей квартиры, – уже достаточно зло и твердо сказал он и отключился.

Сейчас его сын побежит расспрашивать охрану. Но те будут молчать. То, что он, отец, был там, никто Марку не скажет. Соседи могли, конечно, что-то заметить. Так ведь Марк там никого не знает. Не пойдет же он по квартирам! Не настолько же у него крышу снесло! А если настолько? Что он может еще предпринять? По больницам и моргам позвонить? Да, может. И если она там… Надо было добить, надо!