Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маринин не заметил, как подошел к дому. К бывшему теперь уже дому дочери. Завернув во двор, он остановился в нерешительности. Посмотрел на окна квартиры и тут же рванул к подъезду: в окне явственно мелькнуло чье-то лицо. Маринин набрал на домофоне знакомый номер и, услышав сигнальный писк, потянул за ручку двери.
В дверях квартиры дочери стояла незнакомая девушка.
– Вы ко мне? – Она нетвердо качнулась.
– Простите, я бы хотел видеть нового владельца квартиры.
– А вы кто?
– Я – отец прежней хозяйки. Ольги Марининой.
– А… Это та девушка, что была в машине с Владькой. Проходите.
Виктор Васильевич шел по знакомому коридору и опять ничего не понимал. Вся мебель, большей частью принадлежавшая когда-то теще Маринина, стояла на своих местах. Если Ольга продала квартиру, то с мебелью, что ли? Это что же за сделка такая?
– Садитесь. – Девушка первой опустилась в мягкое кресло, обитое потертым гобеленом. – У вас, наверное, куча вопросов? Вот и у меня тоже. Только кому их задать, не знаю!
– Кто вы Соснову?
– Я – Лариса, дочь последнего мужа его матери. Во как. Никто то есть. Или сводная сестра? Мне было три года, когда мой отец женился на матери Владьки. Влад тогда уже окончил школу и поступил в универ. Жил отдельно, с мамашкой у него контакта не было, впрочем, как и у меня. – Девушка потянулась к бутылке с коньяком, стоявшей на журнальном столике. – Выпить не хотите?
– Нет, спасибо, – соврал он, вдруг застеснявшись пить с молодой девушкой.
– Тогда курите, – она подтолкнула ему пепельницу, уже полную окурков. – Я же вижу, вам хочется.
– Спасибо, – засунул Маринин руку в карман за пачкой сигарет.
– Если вы хотите знать, что за отношения связывали Владьку с вашей дочерью, я не знаю. И почему она ему хату продала, не знаю. Ничего не знаю… Нам в московскую квартиру позвонили из полиции, попросили мамашку к телефону. А ее нет! Она после смерти моего отца успела уже троих любовников сменить. С последним сейчас в Италии отрывается. Пришлось мне ехать сюда. А тут – похороны, халупа эта старая. Что мне с этим делать? – Она сделала глоток из пузатого бокала и затянулась тонкой сигареткой. – Мне на фиг не нужно этой головной боли! Я домой хочу, в Москву!
– У Владислава еще какие-то родственники есть?
– Нет, по-моему. Никто же не приходил на похороны! Только эта его паства гребаная!
– Паства?!
– Влад, оказывается, проповедником был! Хрень какая-то! Секта или братство религиозное. Они, овцы эти, как заладили на похоронах выть! Жуть! Стоят человек двадцать и воют! А потом разбежались, как тараканы. Только вроде стояли около могилы, бац – нет никого! Я спросить хотела, знает кто про девушку эту, вашу дочь, кто она ему? Если вдруг жена? Да еще и ребенок от Владьки? Тогда бы эту квартиру обратно оформить, ему же жить где-то надо, ребенку! Хотя вы же ему дед, получается? Внука к себе заберете?
– Да, дед… Только забирать некуда. Я из Узбекистана приехал, служил там, потом работал. О внуке не знал ничего, с Ольгой давно отношения не заладились… Ничего она нам с матерью не сообщила!
– И что теперь, вы его туда отвезете? К бабушке?
– Нет бабушки. Умерла, узнав о смерти дочери. И квартира продана. Там, знаете, сейчас русских не жалуют…
– Так забирайте эту! – девушка оживилась. – Она же сыну вашей дочери должна принадлежать! И будет где вам с ним жить!
– Это непросто. Юридически владелец – ваш сводный брат Владислав Соснов, то есть теперь – его наследники.
– А кто наследник?
– Ваша мачеха. Он ее родной сын.
– Точно! Ну, эта своего не упустит! Жалко! Я бы сейчас все переоформила обратно! Нет, она квартиру не отдаст, точно! А как же тогда вы с мальчиком? – Она с сочувствием посмотрела на Маринина.
Что он мог ответить? Маринин вдруг почувствовал себя стариком, немощным и растерянным. Он поймал себя на мысли, что впал в старческий эгоизм, когда не хочется думать ни о ком другом, только о себе, покинутом всеми близкими. Он признавал, пусть не вслух, что почти не переживает за незнакомого пока ему мальчика, внука по крови, и не хочет думать, что же с ним делать дальше.
Виктор Васильевич уже шел по улице и не узнавал ее, так все изменилось. Чужой город, чужой! Он ловил свое отражение в огромных, без единого грязного пятнышка витринах бутиков и не узнавал и себя. Чужой лохматый мужик, согбенный от усталости, в распахнутой куртке, смотрел на него равнодушно и мутно. «Нужно выпить чего-нибудь. Водки, что ли… Или я сойду с ума!» – подумал Маринин, доставая портмоне. В одном отделении лежали несколько десяток и сотня. В кармашке, закрывающемся на молнию, была спрятана последняя пятитысячная купюра, оставшаяся от продажи квартиры. «Трактир на Троицкой», – прочел он на вывеске над дубовой входной дверью. Он толкнул эту дверь, зашел внутрь и тут же присел за крайний столик. Маринин не знал, что за двести граммов вожделенной водки и нехитрую закуску он отдаст все содержимое своего кошелька. Чужой этот город ему, чужой…
Еще вчера она была жива. Иван был у нее там, в хосписе. А сейчас этот звонок…
Он вспомнил их последнюю встречу: ехать пришлось довольно далеко, в пригород, по Ульяновской трассе. Около указателя на Алексеевку, как ему и объяснила Эмилия, он свернул. А примерно через километр дорогу ему преградил шлагбаум. Качинский вышел из машины, ему навстречу уже спешил крепкий парень в форме.
– Доброе утро. Могу я узнать, к кому вы приехали?
– Это частная клиника?
– Да.
– К Эмилии Фальк.
– Да, хорошо, проезжайте. – Он зашел в небольшой домик.
Качинский удивился. «Сколько же здесь пациентов, если охрана знает всех поименно?» – подумал он. Уже шагая за девушкой в симпатичном голубом форменном халатике по ковровой дорожке второго этажа, он понял, что немного.
Эмилия Фальк в теплом, несмотря на лето, махровом халате сидела в кресле у открытой балконной двери.
– Доброе утро, Эмилия Яновна.
– Доброе, Ваня, доброе.
Его совсем не покоробило это фамильярное для пары дней знакомства «Ваня». Он глупо даже как-то обрадовался. Будто признал его кто-то очень значительный, известный, а не эта престарелая больная и весьма чудаковатая дама.
– Эмилия Яновна, я подготовил все бумаги, посмотрите?
– Подай, голубчик, пожалуйста, очки с тумбочки. Благодарю. – Она внимательно читала текст завещания, чуть шевеля слегка подкрашенными губами. Дочитав до конца, протянула руку. – Давай ручку, Ваня, будем подписывать.
Он рассказал ей и о погорельце Полякове, и об избитой девушке. И получил добро. «А последнего ты найдешь уже без меня, Ваня. Я ухожу…» – спокойно распрощалась она с ним, но он не поверил. Он искренне возмутился, рвался поговорить с врачами, но она властно его остановила. «Мне тоже жаль расставаться с тобой, ты должен это чувствовать. Если бы это было в моих силах… Прощай, голубчик. Не грусти!» Он долго не выпускал ее маленькую ручку из своей, умом понимая, что нет в ее словах и тени игры и кокетства. Только Знание…