– А если «выплывших», как вы сказали, будет двое, трое?

– Тогда они разделят квартиру между собой, чего уж проще. Знаете, Иван! Мне кажется, что борьбы между моими жильцами как таковой и не будет. Я не могу представить корысть в мыслях женщины, отказавшейся от обеспеченной жизни с мужем. Алевтина Бурова могла судом взять у него половину имущества. Но ушла гордо! А Раков? Он мне показался просто влюбленным в свою работу, немеркантильным человеком. Я надеюсь, и остальных вы найдете похожих на этих двоих. Мы все вопросы прояснили? Тогда до встречи. Я жду вас в хосписе вечером, часам к восьми. – Эмилия Фальк протянула Качинскому визитку с адресом своего последнего пристанища.

«Было бы чудно, если бы вы, Эмилия Яновна, не ошиблись!» – подумал Качинский, с некоторым сожалением глядя на нее.

Он шел за незнакомым человеком, который предложил ему помощь. Или он, Георгий Поляков, решил, что тот ему поможет? В любом случае думать так было удобно. Он бы, может, и не пошел за ним, но сил и совести, чтобы смотреть, как убивается его соседка Полина Яковлевна, оплакивая свое добро, не было. И он попросту сбежал. Георгий не видел лица мужчины, только спину. Тот был высок и широк. Широкой была его спина, Георгию на зависть, потому что собственная мелкая фигура заставляла его краснеть перед женщинами. Это когда он ловил их сожалеющий взгляд. Как ему думалось, тех, кто все-таки задерживался возле него, стареющего, привлекал его ум. А иначе что?

Мужчина вдруг остановился около неприметной двери старого дома. Георгий с удивлением заметил, что они завернули во двор, но никак не мог вспомнить, по каким улицам они шли.

– Проходите, пожалуйста, – посторонился мужчина, открыв дверь своим ключом.

– Спасибо.

– Присаживайтесь, – легкий указующий жест на псевдокожаный диван.

Георгий сразу понял, что это не частная квартира, да и на кабинет в государственном учреждении это помещение похоже не было.

– Вы в нотариальной конторе. Я – нотариус Качинский Иван Семенович. А вас как зовут?

– Поляков. Георгий Аркадьевич. Кандидат технических наук. Могу я спросить прямо, почему я здесь?

– Наверное, потому, что нуждаетесь в помощи, – пожал плечами Качинский.

– А вы всех так подбираете на улице? Вот таких, нуждающихся? – Поляков поймал себя на мысли, что почему-то невежливо разговаривает с незнакомым и в сущности ничего плохого не сделавшим ему человеком.

– Хотите кофе? Чая нет, у нас его здесь никто не пьет, – мирно предложил Качинский.

– Наливайте, – согласился Георгий, плюхаясь на диван, и тут же смутился: не хотелось ему вот так, с размаху! Красиво хотелось сесть, небрежно-непринужденно, но подвела все не проходившая дрожь в коленках.

Иван Качинский и сам не смог бы четко объяснить, зачем он привел этого не очень трезвого погорельца к себе в контору. Весь сегодняшний день его мысли были заняты заданием Эмилии Фальк: найти еще троих жильцов для ее квартиры. Он проходил мимо пожарища, остановился, прислушиваясь к разговорам возбужденных соседей и складывая из отрывочных диалогов вполне ясную картину. Выяснил он, что хозяин сгоревшей недвижимости сегодня похоронил мать, что личная жизнь не удалась, детей нет. «Вот ведь правда, что беда не приходит одна, – говорила одна соседка другой. – Сначала Жорку с работы попросили, полгода уж без денег с парализованной матерью на руках! Мать, царство ей небесное, похоронили сегодня. Так вот еще и дома лишился!» – «Пить меньше надо!» – упрекнула вторая. «Да… Пропадет Жора теперь…» И тут у Качинского что-то щелкнуло. А почему бы нет? Вот и пригласил плачущего на пороге своего жилища мужчину пойти с ним. Завтра Эмилии все обрисует, пусть сама решает.

Он налил полную чашку горячего напитка, поставил ее перед Поляковым на низкий столик и достал из застекленного шкафа сахарницу и пакет с печеньем и вафлями.

– Это – комната отдыха в нашей конторе. Вы можете здесь переночевать пару ночей. До понедельника никого не будет. Или у вас есть куда еще пойти? Родственники?

– Нет, никого.

– Тогда располагайтесь. – Качинский достал из стенного шкафа подушку и плед. Я утром зайду. Часов в девять. А вам нужно выспаться. Вот мой номер мобильного телефона. Звоните, если что. Я рядом живу, в двух кварталах.

– Спасибо.

– Туалетная комната по коридору направо. Спокойной ночи. – Качинский похлопал себя по карманам, достал из правого ключи, из левого – мобильник, покрутил его, будто в сомнении, и сунул обратно. – До завтра.

Накрапывал дождичек, приятно пощипывая лицо своими легкими прикосновениями. После духоты помещения эта свежесть была весьма кстати: то ли от общения с полупьяным Поляковым, то ли от еще не до конца решенной задачи, которую поставила перед ним Эмилия Фальк, Качинский маялся головной болью. Он был очень ответственным с молодых лет, как только лишился бабушкиной поддержки, когда та умерла. Она все за него помнила, и он, когда ее не стало, вдруг осознал, что вполне может пользоваться своей памятью, не такой уж он беспамятный девятилетний Ваня. И мама, часто что-то забывавшая, вдруг стала просить его напомнить ей то или иное. И он с удовольствием напоминал, важничая при этом, по-взрослому пытаясь даже дать какой-то совет. И мама слушала его, иногда рассеянно, но всегда согласно качая головой. Ему мнилось, что он умнее, пусть не житейским опытом, так хоть логикой мысли.

Задание Эмилии Фальк, поначалу казавшееся невыполнимым, теперь было на треть выполнено: чем больше он размышлял над этим, тем больше в этом убеждался. Поляков подходил по всем статьям.

Дойдя до своего дома, он машинально взглянул на светящееся кухонное окно своей квартиры и улыбнулся: не спит Леночка, ждет усталого мужа. Мысль эта приятно согрела душу, а желудок в предвкушении Леночкиных котлеток нетерпеливо заурчал, и ноги невольно зашагали быстрее.

– Почему ничем вкусным не пахнет? – почти возмутился он, открывая дверь своим ключом и утыкаясь в мягкий шелк волос жены, ожидавшей его в коридоре.

– Потому, Качинский, что я уже трижды разогревала ужин, ожидаючи тебя у оконца. А ты домой не торопился, – упрекнула она вроде бы шутливо.

– Обстоятельства! – сважничал он, многозначительно подняв указательный палец вверх.

– Интересно…Что такое могло произойти в твоей конторе, что тебя так раздуло? – ухмыльнулась она необидно, ткнув его в выпяченный картинно живот.

– Ты сначала молодца накорми, а уж потом расспрашивай!

– Без проблем! Руки вымой! – напомнила она.

Руки нужно было мыть непременно. Леночка, будучи хирургом, считала ополаскивание пальцев холодной водой не мытьем, а отмазкой и всегда следила за Качинским, как за ребенком, контролируя количество мыльной пены на руках и температуру воды, текущей из крана. Полотенца для вытирания рук у них в доме были бумажными, сразу на выброс, и Качинский часто шутил, что половина ее зарплаты уходит на эти рулоны, и хозяин супермаркета, в котором он массово закупал их, должен бы уже дать им скидку процентов так в пятьдесят. Он прощал жене это ежедневное занудство, беззлобно бубня что-то в ответ на ее замечания и придирки: любовь к хрупкой на вид, но сильной и безбоязненной Леночке была такой, что ее вроде бы зудящий голос он воспринимал как музыку, честно намыливая руки еще и еще раз.