только стремление смягчить разочарование югославов по поводу несостоявшейся встречи Видича с Катушевым (а ранее и с Мазуровым) стояло за приемом посла Кулаковым. Пренебрежительное отношение Видича (а вслед за ним и исследователей) к Ф. Д. Кулакову, который, по всей видимости, не произвел на посла положительного впечатления, вряд ли оправдано. В советской аппаратной иерархии Кулаков являлся не совсем обычным «функционером ЦК». Он был не только заведующим Отделом сельского хозяйства ЦК КПСС (1961–1976 гг.), но и с 1965 г. – секретарем ЦК. Курирование сельского хозяйства – предмета особой заботы первых лиц КПСС (Хрущёва и Брежнева) – давало возможность установления и особых отношений с первым лицом партии. Если к этому добавить, что во второй половине 1950-х гг. Кулаков занимал пост заместителя министра сельского хозяйства РСФСР (Бенедиктова), то версия о намеренной изоляции Видича от контактов с советскими верхами в июле представляется не столь убедительной. Не опасаясь ошибиться, можно предположить, что для советской стороны целью приема Кулаковым Видича было нечто большее, чем лишь стремление смягчить разочарование посла невыполнением его просьбы о встрече с Катушевым и Мазуровым. В случае необходимости Кулаков в любой момент мог неформально проконсультироваться с Бенедиктовым и имел достаточно солидный вес в аппарате для того, чтобы, в случае необходимости, довести нужную информацию и до Брежнева. Тем не менее более определенно судить о значении встречи Кулакова и Видича возможно только на основе достоверной информации о содержании их беседы.

До сих пор историки располагают лишь косвенными подтверждениями того, что во второй половине июля 1968 г., несмотря на сделанные Тито публичные предостережения советским руководителям о неуместности силовых действий в Чехословакии и недовольство этим шагом Тито со стороны Брежнева, потенциал для дальнейшего взаимодействия сохранялся. Вместе с тем выявляется весьма важное обстоятельство, указывающее на намерение советской стороны не ограничиваться игнорированием или ослаблением внимания к позиции Белграда. Сохраняемые в РГАСПИ (ф. 495) досье («личные дела») югославских руководителей, которые вела референтура Отдела ЦК КПСС, используя для их пополнения различные аппаратные возможности, прежде всего документацию главных советских внешнеполитических служб и учреждений, свидетельствуют: именно в июле 1968 г. были составлены (обновлены) подробные справки-характеристики на ведущих югославских руководителей – Карделя, Тодоровича, Гошняка, Никезича, Влаховича и др.[147] Практика показывает, что внимание к подобным подробным «объективкам» всегда возрастало во время подготовки важных решений советского руководства «по югославскому вопросу» (соответственно в 1949, 1954–1955 гг.). Уместно предположить, что в июле 1968 г. на Старой площади была начата подготовка еще одного решения «по югославскому вопросу», сходного по своим масштабам с предшествующими. Весьма возможно, что на этот раз актуализация указанных «справок» проводилась с прицелом на новую встречу на высшем уровне. Не следует, однако, исключать проработку и более жестких вариантов развития событий. В пользу такой возможности говорит наличие в советском руководстве к тому времени блока консервативно-охранительной части партгосаппарата и военных кругов, рассматривавших ситуацию в странах Восточной и Юго-Восточной Европы в контексте противостояния с военно-политическим блоком НАТО. Принимались во внимание при этом сообщения о неустойчивости ситуации и непопулярности руководства СФРЮ, поступавшие от югославских сторонников резолюций Информбюро 1948–1949 гг., и расчет на поддержку населения, традиционно настроенного в пользу Москвы. Тем не менее это всего лишь предположение, верификация которого возможна только при дальнейшем тщательном исследовании всего комплекса документов, раскрывающих позицию советских военных кругов и консервативной части партаппарата в рассматриваемый период.

В настоящее время преимущество остается за версией о подготовке новой встречи на высшем уровне. В ее пользу свидетельствует и беседа Никезича с Кузнецовым 30 июля, во время которой последний узнал о намерении Тито принять его в тот же день в Загребе, откуда югославский лидер должен был выехать поездом в Прагу. По словам Никезича, на 31 июля был намечен вылет югославского лидера в столицу Чехословакии, но в самый последний момент план поменялся[148]. Следует адекватно оценить и тот факт, что в конечном счете поездка была отложена еще на десять дней. Думается, что это свидетельствовало об ожидании Белградом новых сообщений из Москвы, а возможно, и встречи с советским руководством.

Краткий визит Тито в Прагу 10–11 августа 1968 г., выглядевший ярким жестом поддержки чехословацких реформаторов, фотографии его восторженной встречи жителями Праги, официальные заявления сторон, выступления, комментарии печати и итоговый документ[149], разумеется, очень интересовали Москву. В соответствии с избранной ранее тактикой югославы через посла Бенедиктова информировали советское руководство о поездке. Тодорович, входивший в состав делегации, пригласил советского посла приехать для разговора уже 13 августа. В очередной раз он подробно изложил позицию официального Белграда, подчеркнув, что делает это «по договоренности с товарищем Тито познакомить советское руководство с наблюдениями и впечатлениями делегации СКЮ… побывавшей с визитом в ЧССР». В обстоятельном и продолжительном (1 час 45 минут) разговоре Тодорович, помимо прочего, высказал уверенность в «несомненной стабилизации внутриполитической ситуации в Чехословакии»: новое чехословацкое руководство во главе с Дубчеком «держит ситуацию крепко в своих руках», «стало подлинно народным руководством, вокруг которого объединился народ». Тодорович подчеркнул, что из подробных рассказов «чехословацких товарищей» и высказанных ими оценок внутреннего развития «мы получили достаточно доказательств, что в этой стране происходит живое, бурное и в то же время позитивное развитие». Общий вывод Тодоровича был однозначным: «Товарищ Брежнев и остальные товарищи во время последней встречи в Москве выразили пожелание, чтобы товарищ Тито помог консолидации ситуации в ЧССР. Мы считаем, что в данном случае мы это сделали»[150].

Вместе с тем не без влияния вновь поднявших голову сторонников резолюций совещаний Коминформа 1948–1949 гг. (в данном случае черногорского поэта-сталиниста Радована Зоговича) в Москве негативно оценивали как личность Тодоровича, так и положение в югославских верхах в целом. Охотно повторяя высказанную Зоговичем отрицательную характеристику Карделя, советские эксперты обратили внимание на данное им описание общего соотношения сил в югославском руководстве: Кардель, который «играет сейчас решающую роль в партии и стране», сознавая свою непопулярность в Югославии (и даже в Словении[151], т. к. проживает в Белграде), «как бы отошел на второй план и действует через своих приближенных». Первым среди них Зогович как раз и назвал Тодоровича – «главного проводника политического и идеологического курса» Карделя[152].

Развернутые советские оценки визита Тито и его переговоров с Дубчеком в Праге по-прежнему недоступны исследователям. Некоторое представление о восприятии официальной Москвой этих югославских шагов дает информационная записка от 15 августа корреспондента ТАСС в Белграде Ю. Родионова, присланная из посольства СССР[153]. Статьи в югославских СМИ, публиковавшиеся в предшествующие дни, Родионов назвал «информационным обеспечением визита Тито и поддержкой реформаторов». По его мнению, «энергичная кампания поддержки нового