— Возможно ли это? Вы любопытны? — осведомился он.

— С одной целью: узнать кто вы, monsieur, — тотчас ответила Одетта. — К тому же мое любопытство не будет иметь никаких последствий. Ведь вы живете по другую сторону Ла-Манша.

— Но сейчас я здесь, рядом с вами, а когда мы танцевали, я чувствовал, что мы и на самом деле очень близки.

— Теперь мне кажется, вы намеренно стараетесь вести себя как француз, monsieur. Я уверена, англичанин никогда бы не сказал ничего подобного человеку, которого встретил впервые в жизни.

— Вы правильно мыслите, — кивнул джентльмен, — однако нынешним вечером мне трудно думать о себе как об англичанине, которому предписано быть холодным, сдержанным и бессловесным.

Одетта рассмеялась.

— Я знаю наверняка, что таким вы никогда не станете!

— Вот здесь, боюсь, вы ошибаетесь, — возразил он. — Признаюсь вам, когда я сюда приехал, у меня уже сложилось впечатление, что это будет чрезвычайно скучный вечер, и был готов покинуть его при первой возможности.

— Но почему вы себя так чувствовали?

— Ну, прежде всего потому, что я совсем не хотел приезжать в Париж. Кроме того, я считаю, нет ничего более скучного, чем мужчины и женщины, строящие из себя дураков, наряжаясь как в цирке!

В его интонации слышался неприкрытый сарказм, который каким-то образом дисгармонировал с красотой сада и тем волнением, которое она ощущала.

— Не говорите… так, — вырвалось у нее из самых глубин души.

— Почему?

— Вы портите мне вечер. Я нахожу его замечательным и желаю насладиться каждой минутой моего пребывания здесь, чтобы было о чем… вспомнить.

С минуту они молчали, пока джентльмен не промолвил:

— Вы говорите так, будто все для вас внове. Может быть, вы уезжаете?

«Он весьма проницателен, — подумала Одетта. — Это опасно».

— Я… просто хочу… хорошо провести время, — пролепетала она.

— Я ничего вам не испорчу, но вы еще больше, чем прежде, разожгли мое любопытство.

Официанты принесли новые блюда, но Одетта ела машинально, совсем не чувствуя вкуса еды.

Ей хотелось запечатлеть в памяти все, что она видит вокруг себя.

К тому же особую остроту ее ощущениям придавал тот факт, что мужчина, который сидит рядом и не сводит с нее глаз, заинтригован ею.

— Не хотите ли еще потанцевать? — предложил он.

Слегка вздрогнув, Одетта вдруг поняла, что они, должно быть, сидят за столом уже долгое время и люди за другими столами уходят, а новые приходят на их место.

— Который час? — спросила она.

Джентльмен достал золотые часы из жилетного кармана.

— Половина второго.

Девушка вскрикнула.

— Так поздно? Я уже говорила вам, что, как Золушка, должна исчезнуть в полночь!

— Мне кажется, у вас не должно быть причин для волнения. Пусть ваша карета уже обратилась в тыкву, но вы вовсе не в лохмотьях, и хрустальные туфельки все еще у вас на ногах.

— О, вы хорошо знаете сказки! — заметила Одетта.

— Я вырос на них, как, впрочем, думаю, и вы тоже.

— О да! Кстати, «Золушка» написана французом и всегда была моей любимой сказкой.

— Я представить себе не могу, что вы, как Золушка, сидите дома, в то время как ваши безобразные сестры уехали на бал.

Одетта обнаружила, что улыбается.

Он и понятия не имел, что попал почти в самую точку.

Она промолчала, и он спросил:

— Что еще вы скрываете от меня, кроме своего имени? Разве сейчас мы не столь хорошо знаем друг друга, чтобы сказать правду?

— Боюсь, вы разочаруетесь, если я скажу правду. Мы встретились на бал-маскараде. Так зачем же снимать маски и разрушать анонимность, если в итоге мы утратим свои иллюзии.

— Не верю я в это! — отрезал джентльмен. — Дайте мне вашу руку.

Он протянул свою руку, и Одетта, ни секунды не размышляя, вложила в нее свои пальцы.

Он накрыл их другой рукой.

Странное чувство возникло у нее от теплоты его ладоней и крепости пожатия.

Он произнес низким от волнения голосом:

— Вам и без слов должно быть понятно, что я хочу увидеть вас снова. Оставим эти игры. Я первый скажу вам, кто я. Я — граф Хотон!

Одетта слегка вздрогнула.

Затем изумленно и недоверчиво посмотрела на него сквозь прорези в маске.

Граф не предполагал, что она могла слышать его имя прежде.

Тем не менее ей и в самом деле оно было известно, правда, совсем не так, как по всей видимости, хотелось бы графу.

Какой невероятный поворот судьбы!

Могло ли ей хотя бы на миг прийти в голову, что незнакомец, встретившийся случайно на балу, куда она не была приглашена, да и права не имела пойти, тот самый человек, о котором ей и думать-то было неприятно.

Ее мать состояла с графом в отдаленном родстве.

— Мы с ним кузены в седьмом колене, — сказала она однажды. — Как бы там ни было, я горжусь, что во мне есть кровь Хотонов. По крайней мере гордилась когда-то.

Одетта знала, она говорит об этом в прошедшем времени по одной простой причине.

Семь или восемь лет назад ее мать решила, что мужу необходимо перевестись из Эдекхема в другой приход, где больше платят.

— Мы живем здесь с тех пор как поженились, — объяснила она дочери, — и хотя я очень счастлива с твоим отцом, не могу не думать о том, что он растрачивает свой ум и знания здесь, в крошечной деревушке, где нет равных ему по интеллекту, нет достойных собеседников.

— Что же ты собираешься делать? — спросила Одетта, чувствуя во время всего разговора, что мать всецело поглощена какими-то потаенными мыслями.

Наконец миссис Чарлвуд задумчиво произнесла:

— В этой епархии нет лучшего прихода в настоящее время. Но если б даже имелся, я сильно сомневаюсь, что твой отец смог бы его получить. Мне пришла в голову хорошая идея — написать графу Хотону.

— Ты его родственница, мама, он обязательно поможет, — успокоила ее Одетта.

— Я встречалась с нынешним графом, только когда он был ребенком, — вздохнула мать. — Тем не менее я была урожденной Хотон до замужества и думаю, родная кровь не вода.

— А в подчинении графа много приходов? — спросила Одетта.

Мать кивнула.

— Он очень богатый и могущественный. Думаю, у него целая дюжина этих приходов. Возможно, он посчитает мою просьбу неслыханной дерзостью, однако же кто не рискует, тот не пьет шампанского.