в высшей степени религиозен. Правда, степень религиозности и её «качество» различались в зависимости от того, идёт ли речь о «религии полей» или «религии капеллы», о неискушённых простецах или средневековых интеллектуалах. Для низших слоев характерна была поверхностная религиозность, отягощённая языческими представлениями.

Христианство призывало верующих почитать Бога в трёх лицах, то есть поклоняться Святой Троице: Бог есть Отец, Сын и Дух Святой. Для простых людей это, конечно, представляло собой загадку, божественную тайну. Несмотря на все старания внедрить в массовое сознание идеи о бестелесности божества, христиане представляли его конкретно. Эпоха Каролингов подчеркнула его могущество и силу, он становится Богом во славе — Пантократором, Вседержителем, символом земной и небесной власти. Здесь ипостась Бога-Отца выступает на первый план. Он предстает в образе феодального сеньора со всеми его атрибутами: со своими вассалами — ангелами, монахами, мирянами; с небесным феодом, клятвой верности, а также в образе царя, наделённого знаками царской власти — короной, троном. Параллельно происходила эволюция иного плана: первоначально Христос — Пастырь и Учитель, Спаситель, позднее он превращается в страждущего и распятого страдальца. От идеи власти акцент всё более перемещается на земное, человеческое естество, символизирующее смирение и страдание. Этот образ возникнет в эпоху Возрождения, когда появится первый портрет, и портрет этот будет Его изображением.

Дьявол и Бог — два полюса, постоянно присутствующие как реальность в средневековом сознании. Конечно, полярность добра и зла не означала их равнозначимости. С точки зрения теологической доктрины такие взгляды были чистым манихейством, являлись греховными и осуждались. Дьявол не равен Богу. Он является его созданием, падшим ангелом. Практически дьявол был «создан» самим феодальным обществом и утвердился в период его расцвета — в XI в. Однако на бытовом уровне, в умах людей они имели, по-видимому, равные права. Любой добрый поступок исходит от Бога, греховный — от дьявола. Каждый отдельный человек, как и всё человечество, служил вечным яблоком раздора между этими двумя могущественными силами. Классическое Средневековье, как и раннее, ещё не знало расцвета магии и колдовства, а также «охоты на ведьм». Борьба с демономанией, стихийно внедрявшейся в массовое сознание, начинается с XIII в. В числе инициаторов первых процессов Фридрих II, Филипп Красивый и другие государи. Отныне ведьм и колдунов приговаривают к сожжению на костре.

Христианство предлагает верующим определенную систему ценностей. Жизнь человека рассматривается как нечто преходящее, быстротечное: ты — песчинка перед лицом вечности, и потому какой бы властью и силой ни обладал в этом мире, каких бы почестей ни сподобился, перед Богом ты предстанешь нагим. Всё мирское тщетно и суетно. Не о благах земных надо заботиться, но о жизни вечной, о спасении своей души. «Жить, умереть и быть судимым» — так формулировала церковь цель и смысл человеческой жизни. Данная формула, приводимая Ж. Делюмо для Нового времени, может также служить характеристикой средневековой религиозной ментальности. Человек, обладающий свободой воли, за всё будет отвечать персонально. Церковь как бы ставит его лицом к лицу с Всевышним на Страшном суде. Конечно, за человека могут просить его святые заступники и Дева Мария, но, в конечном счёте, он там находится наедине со своими грехами и добродетелями.

Правовое сознание Средневековья проецируется на трансцендентный мир. Страшный суд мыслится в категориях феодального права, а божественный судья — феодальный сеньор, восседающий на троне во главе своей курии. Ангелы и демоны ведут между собой спор за душу усопшего, а Бог выносит окончательный приговор. Все поступки, мысли и чувства, записанные в «книге жизни», будут должным образом оценены на последнем суде, обрекающем бессмертную душу на вечное проклятие или возвещающем её спасение. Блаженство в будущей жизни никому не гарантировано. Все люди грешны, ни добрые дела, ни достойное поведение не могут принести успокоительной уверенности — так многие века церковь воспитывает верующих в страхе Божием, утверждая в них мысль о собственной греховности.

На протяжении многих столетий оценка прегрешений верующего выступала как нечто внешнее, стороннее для него. За каждый проступок налагалось определённое наказание, а их соотношение определялось по пенитенциалиям — «покаянным книгам», представлявшим собой специфические сборники штрафных санкций. В высокое Средневековье в этой сфере происходят серьёзные изменения. Исповедь из публичной и групповой превращается в индивидуальный акт, совершаемый каждым в одиночестве в присутствии священника.

Четвертый Латеранский собор

Постановлением 4-го Латеранского собора 1215 г. ежегодная исповедь вменялась верующим в обязанность. Им необходимо теперь умение оценивать свои поступки, отличать грех от добродетели в их религиозной трактовке. Более того, от верующего требуется раскаяние. Признание в грехе и покаяние — лучшее средство очищения. Оно уничтожает саму виновность: «благодаря раскаянию грех умирает». Обращение к внутреннему духовному миру человека — серьёзный переворот в ментальности. Знаменуя собой изменения в «коллективном бессознательном», оно ставит проблему духовной вменяемости, способности нести ответственность перед Богом за свои мысли и поступки.

Средневековое христианство — «религия мёртвых» (Ж. Дюби). Потусторонний и земной мир тесно соприкасались, историки даже высказывают предположение, что понятия «потусторонний мир», «тот свет» отсутствовали, а мёртвые воспринимались как особый возрастной класс: в мировидении и в реальной жизни умершие и живые находились рядом, контактировали друг с другом. Характерно, что общение между ними воспринималось как нечто обыденное и заурядное. Возможно, что в средневековой ментальности они объединялись в единое целое.

О будничном отношении к смерти говорит и практика захоронений. Античный мир боялся близости мертвецов: покойники или их прах считались нечистыми, их соседство могло осквернить живых. Поэтому захоронения или кремация производились за городом, вдоль дорог, будь то семейные гробницы либо общие некрополи. Теперь живые соседствовали с мёртвыми, более того, формирующийся культ святых создавал вокруг их гробниц и мощей некое сакральное пространство. Могилы мучеников притягивали людей святостью, к ним стекались паломники. «Мученики нас охраняют, пока мы живём во плоти, и они же берут на себя заботу о нас, когда мы покидаем свою плоть», — писал Максим Туринский.

В Средневековье хоронить старались под охраной святого, обеспечивая тем самым покойнику надёжную защиту. Часовни и базилики превращаются в кладбища, нередко становятся центрами монастырей. Сначала это происходит с периферийными церквами, затем мёртвые вторгаются в город, на территорию городского собора. Хоронят в освещённой церковной земле, причем могилы находятся за церковной оградой, внутри неё, а также в самой церкви вплоть до алтаря или под ним — такие захоронения называются крипты. Захоронение в церкви являлось большой честью, и её удостаивались только крупные церковные и светские властители. Бедняков ждала, как правило, общая могила. Кладбища и церкви соединяются, что является характерной чертой христианской культуры. Мёртвые перестают вызывать страх. На смену ему приходит чувство «безразличной близости» (Ф. Арьес).