перед нами как тип: так, крестьянин безобразен и звероподобен, а благородные сеньоры имеют золотистые или русые кудрявые волосы, голубые глаза — очевидно, этот канон сложился под влиянием норманнских завоеваний. Пожалуй, только искусство готики вновь обращается к земным реалиям: людям, цветам, растениям.

Самые страшные пороки того времени — предательство, гордыня, зависть. Предатель — это вассал, изменивший клятве, он отождествлялся с Иудой, предавшим своего учителя. Но предательство не являлось только сеньориальным грехом, а распространялось и на другие слои общества. Клятва, приносимая бюргерами, устанавливала между ними отношения верности, а причинивший вред общине клятвопреступник изгонялся из неё. Истинно феодальным грехом считалась гордыня: заботясь о славе и престиже, рыцари без устали соперничали на поле боя и турнирах, творили кровную месть. Гордыня, воспринимаемая как раздутый индивидуализм, как стремление возвыситься над окружением, была и «матерью всех пороков».

Каждый приставлен к определённому месту и делу, принадлежит к своему сословию и должен довольствоваться тем, что имеет. Поэтому завидовать положению, состоянию, богатству другого — величайший грех, посягательство на божественные установления. Конечно, этот порок присущ в первую очередь крестьянам и бедноте. Бунтуя и поднимая восстания, они стремятся встать вровень с господами. Обвинение в зависти неизменно выносилось всем вождям народных восстаний, будь то братья Артевельде или Этьен Марсель.

Если гордыня клеймилась как «мать всех пороков», то противоположные свойства — униженность и смирение — были уважаемы эпохой. Выдающиеся интеллектуалы охотно прибегали к так называемой формуле смирения, сетуя на своё «невежество». Говоря о своей «неотёсанной», «мужицкой» латыни, они сознательно отказывались от того запаса античной культуры, которым обладали. И это не случайно. Варваризация культурного наследия была неизбежна в первую очередь ради его сохранения: опроститься, чтобы быть услышанным и понятым. Цезарий Арелятский смиренно просит, «чтобы слух учёных людей снёс без жалоб деревенские выражения, к коим я прибегнул, дабы вся паства Господа могла бы воспринять на простом и заземлённом языке духовную пищу». Учёные люди снисходили до «простецов», выполняя свой долг просвещать невежественных. Они повторяли, однако, при этом, что учениками Иисуса были рыбари и пахари, и мнили себя духовными наследниками апостолов. Воистину «унижение паче гордости».

Чревоугодие — один из Семи смертных грехов. Ок.1330–1340

Традиционными являлись также праздники, досуг и отдых средневекового человека. В различные эпохи развлечение и досуг в большей степени ассоциируются с образом жизни господствующего, в известной степени «праздного» класса. Для низов развлечения связаны главным образом с праздниками, со временем праздничной вседозволенности, когда народ, свободный от тяжёлого труда, вступал «в утопическое царство всеобщности, свободы, равенства и изобилия», — как писал М. Бахтин. Официальной культуре всегда противостоял необозримый мир смеховых форм, в котором языческая низовая культура осмеливалась бросить вызов господствующей культуре верхов. Проходит сквозь века традиция разнообразных ярмарочных, балаганных, фольклорных форм народного творчества.

Неизменно и традиционно праздничные гулянья определялись по знаменательным датам церковного календаря: рождественские, пасхальные гулянья. Они во многом носили ритуальный, более языческий, чем христианский характер, что соответствовало системе «двоеверия», христианско-языческому синкретизму, определявшему на протяжении многих столетий мировосприятие средневекового человека. Средневековые площадные смеховые обряды, миракли и моралите, фольклор и пародийные представления — их объём и значение в Средние века были огромными. Смех даровал свободу, которая была, конечно, относительной: ограниченная временными рамками праздника, она представляла для народа «праздничную роскошь». Обряды и зрелища, связанные со всенародным, разрушающим и утверждающим смехом, выполняли важнейшую функцию релаксации, разгрузки от повседневных тягот жизни, освобождения от всевозможных страхов и угроз.

Ментальность

Для средневекового мышления характерен не только примитивный реализм, но и метафоризм, символизм и аллегоричность. Видимый мир профанен, задача мысли — проникнуть в скрытое, священное пространство. Символизм мышления был универсален: это относится как к литературе, искусству и религии, так и к повседневной жизни. Будучи более примитивным, чем казуальный, символический тип мышления создал необычайно богатую систему, где любой предмет и его свойства могли иметь более высокий смысл. С помощью символов небесный мир проецировался на земной, устанавливались их взаимосвязи.

Символизм может наделять обыденные вещи высоким этическим или эстетическим смыслом, при котором, например, алые и белые розы, цветущие в окружении шипов, уподоблялись девам и мученикам, сияющим красотой в окружении преследователей (Й. Хёйзинга). Символика этого времени оперирует не идеями, а образами, прибегает к персонализации. Месяцы обозначают апостолов, времена года — евангелистов, а год — самого Христа. Добродетели и события превращаются в аллегорические персонажи: так, в северогерманских городах в церкви на хорах подвешивали куклу, называвшуюся Постом. По окончании поста верёвку перерезали прямо во время мессы, и кукла падала.

Символика начиналась на уровне слов: для неразвитого ума именование вещи означало её объяснение. Более того, язык служил магическим ключом к овладению реальностью. Назвать вещь или явление означало подчинить их себе. Так, поставленный диагноз уже нёс в себе исцеление. Это была метафизическая процедура «покорения» враждебного мира. Он же, в свою очередь, хранил мириады символов. В этой магической игре участвовали самые разные элементы: минералы, растения, животные. Так, яблоко символизировало зло, козёл — сластолюбие, а единорог — чистоту и силу. Среди камней особенно выделялись драгоценные, среди растений — упомянутые в Библии. Составляются бестиарии, флорарии, лапидарии — особые виды средневековой литературы: списки, суммы, каталоги.

Большую тягу средневековый ум испытывал к числам, в которых склонны были видеть не меру счёта, не профанную утилитарность, а магическое средство, являвшее человеку знание царящей в мире божественной гармонии. Их магия была огромна, а смысл многозначен, и потому широко распространена была в романскую эпоху нумерология, которая считалась чрезвычайно важной наукой. Главными авторитетами в этой сфере, по всеобщему признанию, были монахи — цистерцианцы и викторианцы. Божественный смысл могло содержать любое число: например, число 3 — Святая Троица, символ духовного, а 4 — материального мира. Четвёрка означала четырёх евангелистов, четыре стороны света, четыре конца креста, четыре реки в раю, четыре ветра, четыре стихии. Она являла собой целостность мира — по этой причине монастырская галерея имела форму квадрата. Скрытым значением исполнены были как сами числа, так и их соотношения: 7 больше 6 означало отдых после трудов, а 8 больше 7 — вечность после земной жизни. Магическая символика воплощалась в архитектуре храмов: круг и крест являлись образами совершенства, несли в себе вселенную, что запечатлено в архитектуре базилик, а восьмиугольник олицетворял вечность — как в капелле в Аахене, Сан-Витале в Равенне.

Святая Екатерина Сиенская, осаждённая демонами. Национальный музей в Варшаве. 1500

Средневековый человек особенно ценил яркий цвет, свет и блеск. Свет давал ему ощущение безопасности и уверенности,