— Maman, да ведь этак очень странно рассказывать, — заметилаАделаида, которая тем временем поправила свой мольберт, взяла кисти, палитру ипринялась-было копировать давно уже начатый пейзаж с эстампа. Александра иАглая сели вместе на маленьком диване, и, сложа руки, приготовились слушатьразговор. Князь заметил, что на него со всех сторон устремлено особенное внимание.

— Я бы ничего не рассказала, если бы мне так велели, —заметила Аглая.

— Почему? Что тут странного? Отчего ему не рассказывать?Язык есть. Я хочу знать, как он умеет говорить. Ну, о чем-нибудь. Расскажите,как вам понравилась Швейцария, первое впечатление. Вот вы увидите, вот онсейчас начнет и прекрасно начнет.

— Впечатление было сильное… — начал-было князь.

— Вот-вот, — подхватила нетерпеливая Лизавета Прокофьевна,обращаясь к дочерям, — начал же.

— Дайте же ему, по крайней мере, maman, говорить, —остановила ее Александра. — Этот князь, может быть, большой плут, а вовсе неидиот, — шепнула она Аглае.

— Наверно так, я давно это вижу, — ответила Аглая. — И подлос его стороны роль разыгрывать. Что он, выиграть, что ли, этим хочет?

— Первое впечатление было очень сильное, — повторил князь. —Когда меня везли из России, чрез разные немецкие города, я только молча смотрели, помню, даже ни о чем не расспрашивал. Это было после ряда сильных имучительных припадков моей болезни, а я всегда, если болезнь усиливалась иприпадки повторялись несколько раз сряду, впадал в полное отупение, терялсовершенно память, а ум хотя и работал, но логическое течение мысли как быобрывалось. Больше двух или трех идей последовательно я не мог связать сряду.Так мне кажется. Когда же припадки утихали, я опять становился и здоров исилен, вот как теперь. Помню: грусть во мне была нестерпимая; мне даже хотелосьплакать; я всё удивлялся и беспокоился: ужасно на меня подействовало, что всёэто чужое; это я понял. Чужое меня убивало. Совершенно пробудился я от этогомрака, помню я, вечером, в Базеле, при въезде в Швейцарию, и меня разбудил крикосла на городском рынке. Осел ужасно поразил меня и необыкновенно почему-то мнепонравился, а с тем вместе вдруг в моей голове как бы всё прояснело.

— Осел? Это странно, — заметила генеральша. — А впрочем,ничего нет странного, иная из нас в осла еще влюбится, — заметила она, гневливопосмотрев на смеявшихся девиц. — Это еще в мифологии было. Продолжайте, князь.

— С тех пор я ужасно люблю ослов. Это даже какая-то во мнесимпатия. Я стал о них расспрашивать, потому что прежде их не видывал, и тотчасже сам убедился, что это преполезнейшее животное, рабочее, сильное, терпеливое,дешевое, переносливое; и чрез этого осла мне вдруг вся Швейцария сталанравиться, так что совершенно прошла прежняя грусть.

— Всё это очень странно, но об осле можно и пропустить;перейдемте на другую тему. Чего ты всё смеешься, Аглая? И ты, Аделаида? Князьпрекрасно рассказал об осле. Он сам его видел, а ты что видела? Ты не была заграницей?

— Я осла видела, maman, — сказала Аделаида.

— А я и слышала, — подхватила Аглая. Все три опятьзасмеялись. Князь засмеялся вместе с ними.

— Это очень дурно с вашей стороны, — заметила генеральша; —вы их извините, князь, а они добрые. Я с ними вечно бранюсь, но я их люблю. Ониветрены, легкомысленны, сумасшедшие.

— Почему же? — смеялся князь: — и я бы не упустил на ихместе случай. А я всё-таки стою за осла: осел добрый и полезный человек.

— А вы добрый, князь? Я из любопытства спрашиваю, — спросилагенеральша.

Все опять засмеялись.

— Опять этот проклятый осел подвернулся; я о нем и недумала! — вскрикнула генеральша. — Поверьте мне, пожалуста, князь, я безвсякого…

— Намека? О, верю без сомнения!

И князь смеялся не переставая.

— Это очень хорошо, что вы смеетесь. Я вижу, что вы добрейшиймолодой человек, — сказала генеральша.

— Иногда недобрый, — отвечал князь.

— А я добрая, — неожиданно вставила генеральша, — и еслихотите, я всегда добрая, и это мой единственный недостаток, потому что не надобыть всегда доброю. Я злюсь очень часто, вот на них, на Ивана Федоровичаособенно, но скверно то, что я всего добрее, когда злюсь. Я давеча, пред вашимприходом, рассердилась и представилась, что ничего не понимаю и понять не могу.Это со мной бывает; точно ребенок. Аглая мне урок дала; спасибо тебе, Аглая.Впрочем, всё вздор. Я еще не так глупа, как кажусь, и как меня дочкипредставить хотят. Я с характером и не очень стыдлива. Я, впрочем, это беззлобы говорю. Поди сюда, Аглая, поцелуй меня ну… и довольно нежностей, —заметила она, когда Аглая с чувством поцеловала ее в губы и в руку. —Продолжайте, князь. Может быть, что-нибудь и поинтереснее осла вспомните.

— Я опять-таки не понимаю, как это можно так пряморассказывать, — заметила опять Аделаида, — я бы никак не нашлась.

— А князь найдется, потому что князь чрезвычайно умен иумнее тебя по крайней мере в десять раз, а может, и в двенадцать. Надеюсь, тыпочувствуешь после этого. Докажите им это, князь; продолжайте. Осла и в самомделе можно наконец мимо. Ну, что вы, кроме осла, за границей видели?

— Да и об осле было умно, — заметила Александра: — князьрассказал очень интересно свой болезненный случай, и как всё ему понравилосьчрез один внешний толчок. Мне всегда было интересно, как люди сходят с ума ипотом опять выздоравливают. Особенно, если это вдруг сделается.

— Не правда ли? Не правда ли? — вскинулась генеральша; — явижу, что и ты иногда бываешь умна; ну, довольно смеяться! Вы остановились,кажется, на швейцарской природе, князь, ну!

— Мы приехали в Люцерн, и меня повезли по озеру. Ячувствовал, как оно хорошо, но мне ужасно было тяжело при этом, — сказал князь.

— Почему? — спросила Александра.

— Не понимаю. Мне всегда тяжело и беспокойно смотреть натакую природу в первый раз; и хорошо, и беспокойно; впрочем, всё это еще в болезнибыло.

— Ну, нет, я бы очень хотела посмотреть, — сказала Аделаида.— И не понимаю, когда мы за границу соберемся. Я, вот, сюжета для картины двагода найти не могу:

“Восток и Юг давно описан…”

Найдите мне, князь, сюжет для картины.

— Я в этом ничего не понимаю. Мне кажется: взглянуть иписать.

— Взглянуть не умею.

— Да что вы загадки-то говорите? ничего не понимаю! —перебила генеральша: — как это взглянуть не умею? Есть глаза, и гляди. Неумеешь здесь взглянуть, так и за границей не выучишься. Лучше расскажите-ка,как вы сами-то глядели, князь.

— Вот это лучше будет, — прибавила Аделаида. — Князь ведь заграницей выучился глядеть.