— Вы весьма обстоятельны в вещах подобного рода, — прокомментировал Танкред.

— Это одно из известных наших качеств… за которые нас так не любят в других странах, — с чувством отозвался инспектор Шлегер.

Было уже три часа ночи, когда Танкред вернулся к себе в отель. Какой-то мужчина в вестибюле читал «Der Berliner Tag». На нем была теплая полушинель. Когда Танкред проходил к себе, в коридоре стоял человек в черном кожаном пальто. Он делал вид, будто разыскивает какой-то номер.

Танкред прошел в комнату, подождал десять секунд, а затем вновь открыл дверь. Человек в пальто прислонился к стене коридора в двадцати футах от его номера.

Около десяти утра Танкред побрился, оделся, потом спустился позавтракать. Уже другой мужчина — в дождевике — маячил возле двери, когда Танкред выходил из ресторана.

У тротуара стояли три такси: один «мессершмит» и два «фольксвагена».

— Кто-нибудь, возможно, последует за нами, — обратился Танкред к водителю «мессершмита». — Если сможете оторваться от него в течение десяти минут — я дам вам банкнот в сто марок.

Водитель обнажил в улыбке два зуба в золотых коронках:

— За сто марок я потеряю из виду собственную Großmutter[8].

Небольшой «мессершмит» начал делать бесконечные повороты на немыслимо узких улочках, прорезанных переулочками, проехал сотню ярдов по тротуару, наконец проскочил насквозь два разрушенных бомбами здания.

Через пятнадцать минут водитель остановился:

— Подождем. Если кто-то все еще следует за нами, я не возьму с вас денег.

Улочка была тихой, в следующие три минуты мимо проехали лишь две машины. Танкред был удовлетворен. Он дал водителю банкнот в сто марок и выбрался из автомобиля.

— Вы пойдете пешком?! — воскликнул таксист.

— Мне нужен моцион.

Танкред прошел двенадцать кварталов, главным образом через подвергшиеся бомбежке улицы, затем нашел телефонную будку, опустил монету в прорезь автомата, а заполучив оператора, спросил номер телефона герра Хайнца, чей адрес — Кельн-штрассе, 27. Вызов был сделан, трубку подняла сама Гелена:

— Я ждала, что вы позвоните. Ну как, были неприятности?

— Не такие, чтобы я не смог с ними справиться. Как насчет ленча?

— В такую рань?

— Скажем, ровно в полдень?

— Очень хорошо. А где?

— Сами назовите место.

Она немного помолчала, затем он услышал:

— Есть маленькое кафе на Хенсасштрассе «Die Blaue Donau».

— «Голубой Дунай»?

— А теперь не уверяйте меня, что вы не говорите по-немецки!

— Около сорока слов знаю. Итак: «Голубой Дунай», в двенадцать.

«Die Blaue Donau» располагался в цокольном этаже. Голубые стены, квадратные столы со скатертями в шахматную клетку и официантки с волосами цвета льна, в тирольских крестьянских костюмах. Когда Танкред вошел в кафе без десяти двенадцать, там находились всего лишь два посетителя.

Он заказал чашку кофе и почти уже допил ее медленными глотками, когда появилась Гелена Райзингер. Она была в бежевом костюме, который, должно быть, купила в Париже, в одном из салонов для избранных. Костюм сидел на ней исключительно, и Танкред, любуясь, как она идет к столу, ощутил, что его пульс забился учащенно. Гелена была на диво красивой женщиной.

Танкред встал, предложил ей стул. Гелена улыбнулась в знак благодарности:

— Вы думали, что я не приду?

— Если бы вы не пришли, я покинул бы Германию уже сегодня вечером. Но раз пришли, то думаю, что останусь до завтрашнего вечера.

— И куда потом? Обратно… в вашу страну?

— Во Францию, — сообщил он.

Она испытующе посмотрела на него:

— Франция? Я почему-то думала, что вам следует отправиться в… ну, словом, куда-либо еще.

— В Венгрию?

Ее глаза сверкнули.

— Как много вам известно, мистер Танкред?

— Меня зовут Чарльз.

— Ну тогда Чарльз.

— Как много я знаю о чем?

Одна из официанток в тирольском одеянии подошла к их столику.

— Мне просто кофе, — сказала Гелена.

— И кусок штруделя, — предложил Танкред. — И мне то же самое. Кофе и яблочный штрудель.

Официантка удалилась. Танкред вновь сосредоточил все свое внимание на Гелене. Его глаза встретились с ее глазами, которые уж точно были не менее голубыми, чем легендарный голубой Дунай.

— Вы пришли ко мне в номер. Как тогда в Париже, так и здесь прошлой ночью. Расскажите почему?

— Я уже говорила вам в Париже — совершаю гранд-тур. Париж, Ривьера, Рим, Вена, Берлин… иногда Гамбург. Я не скажу вам, почему именно.

— Не потому ли, что хотели заставить меня принять вас за авантюристку?

— Нет, потому что я не имею дома.

— Дом есть у каждого, — возразил Танкред.

— У вас есть?

Он поежился:

— Полагаю, я исключение. Но да, дом у меня есть. Армия США.

— Будь я мужчиной, то, возможно, тоже выбрала бы армию. Это решило бы проблему наличия дома. — Она поиграла ложкой. — Когда я была девочкой, мне постоянно вдалбливали, что у Райзингеров есть дом. Дом предков, дом, которым владели… ну, так долго, как существует семья Райзингеров. Беда в том, что мы в нем не живем. Мы изгнанники.

— Из Германии?

— Из того, что обычно было Австро-Венгрией или, точнее, Венгрией. Мы австрийцы, по крайней мере, всегда считали себя таковыми. Наш дом мы потеряли в 1918-м. Он стал частью Югославии. Наше имение было экспроприировано.

— Воеводина была аннексирована Югославией в 1918 году. Полагаю, именно там находился ваш дом?

Она кивнула:

— Воеводина была австрийской еще со Средних веков. Наша семья прослеживает свою историю до одиннадцатого века, когда родоначальник граф Райзингер получил марк земли — размером в то, что можно обойти за день, — дабы охранять ее, вдоль границы по Дунаю. Райзингеры удерживали эту землю либо часть ее свыше восьми столетий. Замок на Тамише, в тридцати милях от Белграда, насчитывает по меньшей мере столько же лет. Хотя в нашей семье есть традиции, которые гораздо старше.

— Белград и сам, возможно, старейший город в Европе. Под названием Сингидунум он был уже древним, когда его захватили римляне. — Тут Танкред выдержал паузу. — Аттила много лет удерживал его.

Глаза Гелены вспыхнули, она была готова вскрикнуть, но тут как раз подошла официантка с яблочным пирогом и кофе, и ей пришлось подождать, пока девушка уйдет. Затем Гелена спросила: