— Вы уж извините, мистер Давен, но я не могу согласиться с этой гипотезой. Мне думается, мир вступает в более светлое и яркое будущее.

— Тогда почему вы хотите писать об Аттиле? — побагровел француз. — Почему говорите со мной, французом, который живет в Германии потому, что соотечественники не желают видеть его на родине?

— Я был на войне, — спокойно ответил Танкред, — сражался с немцами, но война давно закончилась. Теперь я с ними не сражаюсь. Не сражаюсь и с коллаборационистами немецкими, французскими или африканскими. Я не политик. Я — солдат и писатель. Меня интересует древняя история, и я хотел бы узнать от вас несколько фактов об Аттиле-гунне.

— Вы же читали мою книгу, — огрызнулся Давен. — Все, что я знаю об этом гунне, — там. Некоторые из имеющихся в ней предположений не базируются на фактах или исследованиях. Мое собственное мнение основывается на годах изучений. Но есть и предположения, ибо больно уж мало литературы об Аттиле. Значимой литературы.

— Где был его город Этцельбург?

— В Британской энциклопедии утверждается, что это современный Будапешт. Ложный вывод. И все потому, что Будапешт — столица Венгрии, а Аттила был гунном. А коли так, то Будапешт непременно должен был быть старой столицей Аттилы. И так говорят те, кто мнят себя учеными. Учителя гимназий.

— Варвары шестого, седьмого и восьмого веков были уже не те люди, которые служили Аттиле, — заявил Танкред. — Дальние родственники, возможно, раз они также происходили из Азии, но их родина находилась по меньшей мере за четыре тысячи миль от отечества гуннских племен, которые вторгались в Европу еще до времен Аттилы.

Француз покачал головой:

— Люди Аттилы все пришли из Азии — из тех мест, которые ныне называются Монголией, Маньчжурией, северными областями Сибири… Они были кочевниками, следовавшими за травой, за погодой. Пришли в Европу приблизительно в начале эры христианства и осели в России еще до Константина. Они были в Дакии и Паннонии за сотню лет до того, как Аттила объединил их в мощную конгрегацию. Это уже были не захватчики и не орды, если, конечно, не подразумевать под «ордой» большую этническую группу. Гунны, которых объединил Аттила, являли собой дюжины различных племен, все азиаты, с общим базовым языком, но только в этом смысле их можно считать единым народом. У них было много королей или ханов. Аттила спаял их воедино, сделав силой, способной совладать с готами, бургундцами и вандалами. Он разнес ворота Константинополя, разграбил всю Европу. Его армии уж точно не были дикими ордами. Правда и то, что римляне уже не были римлянами времен Цезаря или ранних императоров, но они по-прежнему являли собой дисциплинированное войско и имели традиции тысячелетних войн. Орды не могли бы разгромить римские армии даже во времена Аттилы. Вы изучали битву при Шалоне, мистер Танкред?

— Уделил ей внимание.

— Могла бы толпа недисциплинированных воинов противостоять равному числу римлян, готов и бургундцев? Лучших бойцов Европы! Людей, известных своими боевыми качествами. Даже когда Аттила отступил, Аэций, сам могущественный Аэций, не преследовал его. Ему хватило и Шалона, где он сам выбирал поле битвы и условия сражения. Его потери равнялись потерям Аттилы. Аттила не победил, но нельзя сказать, что и комбинированные армии союзников одержали победу. В худшем случае была ничья.

— Я склонен согласиться с вами. Но вы не высказали мне своего мнения, сэр: где, как вы думаете, находился город Аттилы?

— В Дакии, конечно, но дальше к северу, чем Будапешт, и восточнее. В токайском регионе, на реке Тиссе. Я посетил этот район в 1936-м. Профессор Кадар согласился… — Давен остановился. — Я вот задумался насчет Кадара: не случилось ли с ним чего-нибудь? Не слышал о нем с 1938-го.

— Профессор Кадар — венгр?

— Был. Сейчас он, возможно, мертв. Он преподавал языки и историю в Будапештском университете.

— Мистер Давен, не посещали ли вы когда-либо монастырь траппистов в Нормандии? Монастырь Святого Ипполита?

Давен с вызовом взглянул на Танкреда.

— Никогда ноги моей не будет в монастырях, — заявил он категорически. — Там одни глупцы и обманщики. Люди, которые не осмеливаются заглянуть жизни в лицо, слабаки, боящиеся мира. Они облачаются в мешковину, живут в причитаниях и жалости к самим себе. Самобичеватели!

Танкред покатил обратно в свой отель на мессершмитовском такси. Вечер с изгнанником-французом оказался не особенно продуктивным. Он узнал лишь немногим больше об Аттиле, чем вычитал в книге биографа, зато предметно ознакомился с его мазохистским осуждением человечества, французов, религии, состояния мира и народов в целом.

Марсель Давен был старым человеком, вкусившим в полной мере горечь жизни, а посему обозленным на всех и вся. Его пособничество врагу самым пагубным образом сказалось на характере, лишив дальнейшее существование на этом свете какого-либо смысла.

Дверь номера Танкреда в отеле оказалась не на замке, хотя он был уверен, что запер ее, когда уходил. Осторожно войдя, Танкред погрузился в темноту номера. Он щелкнул выключателем, почти ожидая, что вновь увидит Л’Эстранжа.

И верно — Л’Эстранж был в номере. Но он не сидел, а валялся на полу с широко открытыми глазами на искаженном агонией лице.

Л’Эстранж был мертв.

Танкред закрыл дверь, подошел к телу убитого мужчины и глянул на него. Затем опустился на одно колено, осторожно дотронулся до темного, влажного пятна и обнаружил, что оно липкое. Он вытер кончик пальца о коврик, поднялся на ноги.

Подошел к телефону и взял трубку.

В этот момент из ванной комнаты вышла Гелена Райзингер.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — не звоните!

Танкред положил трубку на рычаг.

— Ваше объяснение случившегося может оказаться интересным.

— Никакого объяснения у меня нет, — ответила она. — Я вошла… и нашла его уже таким, как сейчас.

— Ну конечно…

— Вы мне не верите?

— А вы думаете, что должен?

— Я вошла в номер за минуту до вашего прибытия. Я… я была уже готова уйти, когда услышала, как вы подходите к двери. Побежала в ванную — и тут вы вошли.

— Очень хорошо, тогда вам не о чем беспокоиться. Вызовем полицию и расскажем им наши истории.

— Вы не можете этого сделать, мистер Танкред! Они не поверят нам. Они… они непременно арестуют нас обоих.

— Только не меня, — возразил Танкред. — Я лишь утром прибыл в Гамбург. Я отсутствовал весь вечер, вернулся и нашел мертвого мужчину у себя в номере. Какая-то немка разговаривала внизу с портье, когда я входил в отель. Лифтер поднял меня на этаж. Оба они покажут, что я вошел в отель один и оставался один, а портье подтвердит, что номер зарегистрирован на меня одного.

— Вы забыли меня, конечно, — сдалась она. — Я влипла. Хотя и не по своей вине.