– Жили в Пелоппонесусе две семьи, – нараспевзавела барменша, – Калистидасы и Бриджисы. В кажной росло по сыну, обавлюбились в девушку неземной красоты, Оливию. Ну а ей нельзя же за двоих выйти?Пришлось выбирать. Выскочила Оливия за Калистидаса, а Бриджис з горя повесился.Евойная мать на иконе весь род Калистидасов и прокляла. И рухнуло у нихсчастье, трое деток малыми помэрли. Думаешь, шо воны в Москву поихалы? Докторим казал: климат менять надо. Орбитально.

– Радикально, – автоматически поправила я.

– А потом отца посадили, маты помэрла, дочкасгорела в самолете, – не отвлекаясь на мое замечание, загибала пальцы Галя. –Зараз и над «Олимпией» хмары ходют. Кто там селится – и зразу покойник. Год тамбизнесмен з Москвы жил, так у него сынишка утоп в море. Потом полякипоселились. Месяцев десять радовались жизни и – згинули.

– Утонули? – подпрыгнула я.

– Разбились на вертолете.

– А при чем тут дом?

– Ну как же, проклятие действует! – объяснилаГаля. – Еще трое, значит, на тот свет уехали. Больше людыны туда – ни-ни!Катька дом зараз хоть за копейки сдать збирается. Она хитрая, да ее проклятиеперехитрило. Сама у Розки дом на пятнадцать лет сняла с правом пересдачи.Думала подзаработать на аренде. И шо? Ха! Привидение видела. Там оно моталось.

– Живое? – не выдержала я.

– Ну – округлила глаза Галя. – С бутылкой! Онона калитке висело.

– Кто висел, призрак или бутылка? – на полномсерьезе осведомилась я.

– Ну… все в черном. Скрыпело, ухало, рыдало.Потом в сад поперло и по дорожке – до виллы. Недавно дело было, – выпалилаГаля. – Не сымай «Олимпию»! Помрешь!

У меня закружилась голова.

– А где находится вилла?

– Вниз спускайся, – вздохнула Галя. – Доедешьдо перекрестка, бери налево, тама в забор упрешься. Самоубийца ты!

Открыть ржавые ворота я не сумела, затокалитка поддалась легко и неожиданно бесшумно. На секунду мне стало неспокойно,но тут я увидела широкую дорогу, большой белый дом вдали и, пораженная красотойместности, пошла вперед.

Сама вилла оказалась заперта, окна скрывалиставни, попасть в здание не представлялось возможным. Сад выглядел запущенным.Галя не соврала – здесь явно никто не жил как минимум пару лет.

Я побрела по заросшей травой дорожке, пытаясьпредставить себе, как территория выглядела раньше. Похоже, тут было уютно.Впереди останки фонтана, несколько скамеек и нечто, бывшее ранее гамаком… Номне нужно найти скульптуру кошки. И – вот уж интересное дело! – онаобнаружилась сразу, неподалеку от фонтана. То ли Жаклин и впрямь былаясновидящей, то ли она ранее здесь бывала.

Я приблизилась к статуе и погрузилась враздумья. Эмма велела открутить ей голову. Но каким образом можно проделатьтакой трюк с гипсовой конструкцией? Или… Я постучала пальцем по спине кошки.Точно! Она металлическая, просто выкрашена белой краской. Значит, на шее у неевполне может иметься резьба. Надеюсь, у меня хватит сил открутить башку укошки.

Мои пальцы ухватились за торчащие уши, янапряглась, и в ту же секунду железяка стала легко поворачиваться. Не прошло иминуты, как я держала в руках небольшую коробочку. Конечно, неприлично соватьсвой нос в чужие секреты, но я, забыв о воспитании, откинула крышку и –ойкнула.

На замшевой подкладке лежал большой, размеромс кофейное блюдце, медальон. На его крышке виднелся причудливый вензель, то ли«СК», то ли «ОК», в центре торчал синий, прозрачный камень, и что-то подсказаломне: это не простая стекляшка.

Обратный путь лежал мимо фабрики Руфуса. Ещеиздали я увидела тоненькую фигурку Нины, обвешанную пакетами. Больше всего мнехотелось проехать мимо, но девица буквально бросилась под колеса.

– Ну, ты даешь! – с возмущением заявила она,когда «Мерседес» притормозил и я распахнула дверь. – Бросила меня! В глуши!Одну! С шубой! Хоть бы предупредила, когда вернешься… Прыгаю на шоссе как дура!Так с друзьями не поступают! Смотри, я пледик выторговала. И сумку. А ещекошелечек. Здорово получилось! Эй, ты не рада?

– Нет, – сухо ответила я.

– Но почему? – заморгала Нина. – Очень удачныйдень получился. Суперский. Знаешь, а манто отличного качества. Сшито, конечно,по-старперски, но не мне его носить. Гадючина-свекровина от счастья умрет! Хотятакой радости она мне не доставит. Кабы дорогая мама и правда на тот свет отподарка уехала, я бы ей не знаю чего купила. Неужели ты шубке не рада?

– Я не покупала манто.

– Ой, точненько, – протянула Нина, – мы протебя забыли. Вот что, рули назад!

– Спасибо, не надо.

– Обиделась?

– Нет. Не одобряю убийство животных, –пояснила я. – Обхожусь простым пальто.

Нина притихла, потом снова оживилась:

– Врешь! Я тоже так говорила, когда у меняшиншиллового прикида не было. В лом было признаться, что нищета, вот и корчилаиз себя гринписовку. Ну не сердись! Эй, Виолочка, вот, держи, сумочка твоя.

Заискивающе улыбаясь, Нина положила мне наколени торбу из ярко-рыжего меха.

– Носи и гордись, – заявила она. – Моднючаяштука! Лиса! Натуральная! Редкая! Окрас мраморный.

– Почему он так называется? – я решила извежливости поддержать беседу. И потом, на Нину невозможно злиться. Неужели выстанете рассказывать крокодилу о здоровом питании? Начнете читать ему лекцию овреде сырого мяса, об аморальности пожирания живых существ? Даже если выпроделаете все это, толку не будет. Уж такова его, крокодилья, сущность, онрожден аллигатором, а не бабочкой, поэтому вкушать цветочную пыльцу не станет,хищника не перевоспитать. И Нину не переделать, с ней можно либо общаться, либонет.

– Мраморная, потому что волос в шкурке окрашенв три цвета, – объяснила Нина. – Признак суперского качества. Застежка шикарнаяи… А зачем тебе такая сумка? Лучше возьми кошелек.

Она быстро произвела рокировку.

– Похоже, портмоне дороже ридикюля, – елесдерживая смех, заявила я, – его сшили из шкуры единорога-альбиноса.

– Шутишь? – напряглась Нина.

Я быстро спрятала поделку в бардачок ипринялась дразнить Нину: