– Я отлично разбираюсь в галантерейныхизделиях, мой бывший муж торговал ими. Единорог, да еще белый, невероятноценный экземпляр. Спасибо, Ниночка, очень мило с твоей стороны отдать мнелучшую добычу дня.

Нина заморгала, наклонилась было к бардачку,но зависла с протянутой рукой и вдруг сказала:

– Фиг с ним, пусть тебя радует. У меня всякихкошельков – армия. Носи на здоровье! А то несправедливо получится – мне все, атебе хрен под нос. Не по-дружески.

Я почувствовала раскаяние. Не следовало стольвдохновенно врать! Ниночка оказалась способной на широкий жест. Завтра найдуспособ объяснить ей, что единороги – сказочные животные, живьем их никто невидел. Хотя, может, милые создания все-таки жили на планете в библейскиевремена, а наши предки попросту истребили их?

Когда Эмма взяла коробочку, я спросила:

– Она?

Поспелова, ничего не сказав, откинула крышку,схватила медальон и сняла очки.

– Жаклин… – прошептала она, – сейчас… вот тут…должен быть запорчик… Вау, опять!

– Что случилось? – воскликнула я.

– У меня гелевые ногти, – пояснила Эмма, – и явечно их ломаю. Да ладно, позову Лику, она это исправит.

Я уставилась на указательный палец хозяйкидома – вместо длинной, покрытой оранжевым лаком ногтевой пластинки я увиделанечто короткое, серое, безобразное. Очевидно, огонь, который изуродовал Эмму,затронул кончики пальцев, а сама кисть смотрелась безупречно.

– Видишь? – повторила Эмма.

– Не велика беда, – пожала я плечами.

– Я про медальон, – зашептала Поспелова. –Смотри, он открылся, здесь фото. Соня! Дядя Костя… платье… Вот, вспомнила! Онокрасное, с бисером. Такое только у нее было, то есть… О нет! Нет!

Эмма схватилась за голову и рухнула на диван,медальон выпал из ее рук на ковер. Я подняла его, внимательно посмотрела нанебольшой снимок – с него улыбалась девушка – и кинулась к Эмме.

– Ты вспомнила?

– Да, – простонала она и уронила очки.

– Не может быть! Так сразу?

Эмма перестала раскачиваться из стороны в сторону.

– Да, – решительно произнесла она. – Ужасно!Помоги мне…

– Все, что хочешь! – опрометчиво пообещала я.

Эмма надела очки, взяла телефонную книгу,набрала номер и сказала:

– Арий, можешь зайти ко мне? Срочно! С бланкомдля завещаний. Поторопись, пожалуйста.

– Что ты задумала? – забеспокоилась я.

Поспелова отошла к одному из больших окон иповернулась к нему лицом.

– Все понятно, – прошептала она. – Деньги!Мама оказалась права. Вернее, не мама, но… Анна Львовна. Господи, отомсти ему!

– Кому? – испугалась я.

– Иезуитский план, – шептала Эмма. – Платье…Да, в нем все дело. И лицо… Скажи, как я выгляжу?

– Просто замечательно, – дрожащим голосомсоврала я, – молодая, стройная…

– Прекрати, – оборвала мой лепет Эмма. –Жуткая морда, родная мать не узнает. Да и умерли они!

– Кто? – спросила я.

– Мамы, – почему-то во множественном числеответила Эмма. – Платье… Второго такого в Москве не было!

Мне оставалось лишь беспомощно наблюдать застраданиями Эммы. Раздался резкий звонок, потом другой. Поспелова поежилась ипошла в прихожую. Мне стало тревожно, но тут хозяйка крикнула:

– Вилка, мы с Арием составим документ, а тыего засвидетельствуешь, ладно?

– Конечно, – подтвердила я и встала у окна.

Вилла Эммы возвышалась над морем, и сейчасперед моими глазами возникло зрелище невероятной красоты. День плавно тек квечеру, с улицы не доносилось никаких звуков, кроме стрекота то ли цикад, то ликузнечиков. Полный покой наполнял Флоридос – нирвану, рай для богатых исчастливых. Но у меня почему-то сжимался желудок, а в горле застрял комок.Внезапно послышался далекий грохот, я вздрогнула. Вероятно, там, за горами,бушевала гроза. Значит, вот по какой причине я не могу найти себе места…

– Вилка, – позвала Эмма, – иди сюда.

С трудом передвигая ноги, я дошлепала докабинета, поздоровалась с лысым толстяком в белом костюме, подписала несколькоэкземпляров разноцветных листочков и села на диван.

– Тебе плохо? – озабоченно поинтересоваласьЭмма.

– Голова кружится, – вяло призналась я.

– Сегодня рекордно низкое давление, –бесцеремонно влез в чужую беседу нотариус. И добавил: – Сейчас скажу глупость.

– Не стесняйся, – ухмыльнулась Эмма, – никтоэтому не удивится.

– Живя в стеклянном доме, не бросайся камнями,– в назидательном жесте законник поднял кисть правой руки.

– Это не глупость, а предостережение, –отметила я, кладя голову на подушку.

– Верно. Глупость будет дальше. Мы живем засчет туристов, но лично я никому не советую приезжать в Грецию, – пафоснозаявил Арий. – Климат убойный – жара, влажность от моря, ветер! Если с детствак этому не привыкли, то никогда не сможете адаптироваться. И вообще – гдеродился, там и пригодился.

– Вы тоже эмигрант из России? – спросила я.

Эмма поправила платок.

– В семидесятые годы прошлого века родителиувезли Ария ребенком в Израиль. А уж потом его в Сантири зашвырнуло. Мы,россияне, как тараканы, выживем и после атомной войны. Один на солнышковыползет, а к нему десяток прилепится.

– Подобные качества присущи всем народам, –возразил Арий. Затем выставил вперед толстую ногу и стал перечислять: –Вспомним Чайна-таун в Нью-Йорке, алжирские кварталы Парижа и…

– Все, пока, – безжалостно оборвала его Эмма,– сто раз слышала твои песни. До свидания, дорогой. Видишь, моей подруге,известной писательнице, плохо!

Не успел Арий уйти, как Эмма села в креслонапротив дивана.

– Ты способна воспринимать мои слова?

– Естественно, – кивнула я. – Просто устала.Наверное, Арий прав насчет климата.