– Эм… Вообще-то я надеялась, что ими займешься ты. 

– Я?! – удивился Бык. 

– А что? Ты же у нас лучше всех в этом всем разбираешься, – вмешалась в разговор Юля. 

– Ну… – Ромка почесал в макушке. – Не знаю. Цесарок у нас не было никогда. Да и куда их? Тридцать штук. Шутка ли? У нас и корма нет. 

– Мы купим! – уверенно кивнула Мариам. – Правда, ребят? Скинемся и купим! 

– А дальше что прикажете с ними делать? Если только пустить на убой. 

– Ну, раз другого выхода нет… – Мариам пожала плечами и впялилась в пол. 

– Чего? – сощурился Женька. – А гуманизм, что? Все? Отменяется? – Пять пар глаз уставились на Мариам. 

– Мы сделали все, что могли! Дали птенчикам жизнь, – защищалась та. 

– Чтобы потом их самим же и укокошить? 

– Все мы смертны, – философски заметила Мариам, вцепившись в деревянную балку белыми от напряжения пальцами. – Зато они поживут! И я уверена, их жизнь будет счастливой. Под нашим-то попечительством. 

– Сомнительно, – буркнул Кравец. 

Из глубины сарая, где в стороне ото всех в сене валялся Тамерлан, раздался смешок. К нему присоседился другой, третий, а вскорости захохотали все. И только Мариам, которая восприняла происходящее на свой счет, было не до шуток. Ей казалось, что друзья смеются над ней. Это было ужасно. Она себя ненавидела. Не-на-ви-де-ла.

– Я пойду. Завтра рано вставать, – прошелестела Мариам. 

– Я с тобой. Мой отец наверняка волнуется, – заметила Дуня. 

– Я тоже пойду. –  Вскочила со своего места Юлька. 

– Вы охренели?! А за этими кто будет приглядывать? – возмутился Женя, тыча пальцем в коробку. 

– Вы! Те, кто дал им жизнь. 

– Нет, я, конечно, знал о птицах-кукушках, но что они выглядят так, – Кравец обвел рукой их троицу, – даже не представлял. 

– Мы можем установить посменное дежурство, – пошла на компромисс Караулова. 

– Ага. Посменное. Как же! Уже и дураку ясно, что это все тебе, Бык, разгребать. 

Быков переступил с ноги на ногу. Бросил взгляд на свою обожаемую Юльку. И, конечно, растаял.

– Ну, может, это и к лучшему. Замучу какой-нибудь бизнес. 

– На цесарках? – хмыкнул Кравец. 

– Почему нет? 

– А что? Отличный план. У тебя, Ром, все получится, – улыбнулась Юлька. Бык откашлялся: 

– Ты правда так думаешь? 

– Угу. Ну, мы пойдем, да, девочки? 

– Я бы тебя проводил. Но у меня тут… 

– Дети. Я понимаю, – улыбка Юльки растянулась до ушей. 

– Ну, точно. Они над нами издеваются, – пробубнил Кравец. 

– Нормально все, Жек. Не ной. 

– Не ной?! Да нас с тобой использовали! Обвели вокруг пальца! Кукушки-и-и! – заорал Кравец вдогонку девчонкам. – Я расскажу вашим детям об этой позорной истории, слышите?! Вы ни за что не отмоетесь! 

– По-моему, Женя не на шутку расстроился, – фыркнула Юлька, ускоряя шаг и даже не пытаясь скрыть наползающую на лицо улыбку. 

– Не то слово. Может, нам стоит вернуться? – забеспокоилась Мариам. 

– Ты шутишь? Я ни черта не знаю о птицах. А ты, Дунь? 

– Аналогично. Но, думаю, если у вас с Ромкой все срастется, ты узнаешь о них много нового. 

– Не начинай, – погрустнела Караулова. 

– Эй, ты чего? Я что-то не то сказала? 

– Да нет. Просто я будто свою мать услышала. – Юлька резко остановилась и со всей дури пнула выступающий бордюр. – Она тут недавно узнала, что мы… В общем, встречаемся, и… 

– И? 

– Осталась, мягко скажем, не в восторге от этой новости. 

– Почему? – удивилась Мариам. – Мне казалось, Рюмочка хорошо относится к Быкову. 

– Ага. Безотносительно ко мне – так просто великолепно. Но со мной она его не видит. Это цитата, если что. 

– Понятно. 

– Мать с какого-то перепуга решила, что мы – долбаная интеллигенция. А Ромка, цитирую: «Звезд с неба не хватает. Так всю жизнь и будет пасти коров». И все потому, что он не собирается поступать в универ. Как будто на этом чертовом универе свет клином сошелся! Каждый раз повторяет, что мы с ним слишком… 

– Разные, – прошептала Дуня. 

– Вот-вот! А почему мы разные? Потому что я пойду учиться, а он – сразу работать? Так что в этом плохого? Он же не на печке будет сидеть! Да я большего работягу, чем Ромка, в жизни не видела. Ты обратила внимание, как он с этими инкубаторами возится? Одно загляденье смотреть! 

– Ромка – герой, – согласилась Дуня. 

– И отец из него выйдет хороший, – добавила Мариам. 

– А вот об этом вообще не напоминай. Мама боится, что я непременно залечу, если продолжу с ним встречаться. 

– Ты шутишь? 

– Какой там? 

– А вы что, уже… Вы… – Мариам осеклась и до того покраснела, что ее румянец стал виден даже в тусклом свете уличных фонарей. 

– Да нет! Господи, Мариам, ты как скажешь! 

– Прости. Просто это так прозвучало, будто… 

– Это реальность, а не больные фантазии моей матери? 

– Ага. 

– Нет. Нет… Ничего такого у нас пока не было. 

– Пока? – уточнила Дуня. Юлька смутилась. Пожала плечами, поправила очки на носу: 

– Ну, да. Я… знаете, я просто чувствую, что он тот самый. 

Дуня с Мариам переглянулись и синхронно кивнули. Это ощущение было им и впрямь знакомо.

С тех пор, как на свет появились те чертовы птенцы, школьный чат в аське не затыкался ни на секунду. И Вету это порядком бесило. Происходящее казалось ей сущим дурдомом. К которому она, ко всему прочему, не имела абсолютно никакого отношения. Ощущение, что у ее друзей появились какие-то свои темы для разговоров, одни им понятные шуточки и приколы, было не из приятных. Ветка привыкла к тому, что все вокруг нее вертится, а тут… Тут все пошло наперекосяк. Программа дала сбой. И ее будто вышвырнуло на обочину жизни.

Сандалова отбросила от себя мышку и встала из-за стола. Уставилась на собственное отражение в зеркале, закрепленном над резным антикварным комодом. Покрутила головой из стороны в сторону, любуясь обновленным мелированием. Вышло и впрямь неплохо. Песочного цвета волны оттеняли голубизну глаз и небрежно спадали на ее покатые плечи. Вета была настоящей красавицей. Всякие Дуни ей и в подметки не годились. Это бесспорно. А впрочем, никому и в голову не приходило в том сомневаться. Другое дело, что красота не принесла Ветке счастья. Лишь в какой-то мере облегчила жизнь. Потому что кроме этой красоты ничего у нее не было – ни мозгов, как у той же рыжей или Карауловой, ни доброты, как у Мариам, ни уникального тонкого чувства юмора, как у Кешки Когана, ни Ромкиной предприимчивости, ни Женькиной целеустремленности, ни внутреннего стержня, как у Семена. Ни-че-го. Она брала внешностью, да. И абсолютной категоричностью. Кто-то сказал, что с ней лучше согласиться или вовсе не вступать в спор, чем что-то доказывать. Мол, себе дороже. Наверное, так оно и было. Плевать! Ей нужно было самоутвердиться хоть где-то, хоть как-то… Чтобы заглушить чудовищную неуверенность в собственных силах.