– Я, наверное, останусь дома, – шепнула Вета, оседая на обитый дорогущей телячьей кожей стул. 

– Еще чего! – раздался голос отца. – Ты пойдешь в школу и будешь держать лицо. Это ясно? 

– Ясно. 

– Отлично. И не забудь про вечеринку, которую мы устраиваем. 

– Вечеринку? – Ветка недоуменно хлопнула глазами. 

– Угу. В честь твоего восемнадцатилетия. 

О, черт… Черт! Она ведь со всем этим кошмаром совершенно о ней забыла!

– Папа… Пожалуйста, я не хочу… 

– Почему? 

– Потому что на нее никто не придет! – закричала Вета. – Теперь не придет. Понимаешь?! 

– Придут те, кому от тебя ничего не надо. Хороший способ проверить свое окружение на вшивость. 

Понимая, что отец ни за что не отступит, Ветка с силой закусила щеку и отвернулась. Может быть, он, конечно, и прав. Да только на кой ей эта горькая правда? Чего он добивается? Указать ей на место? Преподать показательный урок? Смотрите, мол, вы без меня ничто? Просто пустое место… Так она это знает! Она, считай, восемнадцать лет живет с ощущением собственной никчемности.

Вета с надеждой взглянула на мать. Но той было совершенно не до неё. Она наверняка занималась тем же, что и Вета совсем недавно – прикидывала в уме, как сложившаяся ситуация отразится на ее жизни. Из каких элитных клубов ее попрут, и кто из многочисленных подружек отвернется от неё первой?

– Тебя подвезти? – поинтересовался отец. Вета вздрогнула. Подняла мокрые ресницы. Отец выглядел сравнительно неплохо и уж точно держался гораздо лучше их с матерью. Силы воли и стойкости господину Сандалову было не занимать. 

– Нет. Я прогуляюсь.  – Вета схватила сумку и, не оглядываясь, вышла из дома. Может быть, даже скорее всего, она себя накрутила, но и осознавая это, Ветка никак не могла избавиться от мысли, что стала объектом пристального внимания всех… буквально всех встречающихся на ее пути прохожих. Их взгляды кричали: 

– Смотрите, это дочка нашего мэра! Того, которому вот-вот предъявят обвинение в растрате. 

Из-за этого нескончаемого гула в голове она не сразу услышала вполне реальный окликнувший ее голос подруги:

– Вет! Вета-а-а! 

– Ой, привет, Мариам! 

– Привет. Ты как?! Это правда, что говорят по телевизору? К вам действительно вломилась группа захвата?! 

– Да. Вломилась. Извини, я не хочу об этом, ладно? 

– Ладно. Мне-то и не нужны подробности. Я просто хотела убедиться, что с тобой все хорошо. 

Ветка кивнула. Ей стало намного теплей. И что совсем уж никуда не годилось – к глазам подступили слезы. В тот момент она сдержалась. Каким-то чудом нашла в себе силы и, затолкав эмоции поглубже, перевела разговор на учебу. И так, непонятно на чем, продержалась еще два урока. Почему продержалась? Да потому что Ветка оказалась совершенно не готовой к тому, что ее друзья проявят ту деликатность и чувство такта, на которые она не смела даже рассчитывать. Ей хотелось зареветь, обнять каждого, сказать, как для нее это важно. Но что-то внутри не давало раскиснуть до такой степени. Королевы не плачут. У них все хорошо. Слезы и сопли – прерогатива неудачников. Она не такая. Не такая! И все тут…

– Эй, Сандалова! Ты куда?! – всполошилась Клеточка, когда она встала посреди урока, все же не выдержав. Ветка не потрудилась объяснить. Держа спину неестественно прямо, она неторопливо прошла через класс, плотно прикрыла за собой дверь и так же не спеша прошла по коридору. А вот как она очутилась в своем тайном месте, Вета уже не помнила. Она вообще пришла в себя, только когда услышала тихий голос Краснова: 

– Так и знал, что найду тебя здесь. 

– Вопрос, зачем ты меня искал. 

– Затем, что тебе это нужно, Сандалова. 

Вета резко обернулась. Хотела бросить что-то злое. Может быть – «черта с два». Или – «иди к своей рыжей!». Но почему-то язык не поворачивался его прогнать. Никаких сил, никакой показной бравады в ней не осталось. Так что, когда Сема к ней потянулся, она не оттолкнула его. О, нет. Напротив. Подалась к нему всем своим дрожащим от вибрирующих в нем эмоций телом.

Как бы там ни было, они всегда возвращались друг к другу. Слишком разные, чтобы быть вместе, да. Но такие одинаково неприкаянные…

Тамерлан играл несуществующими мышцами перед зеркалом в ванной, когда дверь в неё широко распахнулась. Парень испуганно дернулся, отчего полотенце, которое он повязал на бедрах, едва не слетело на кафельный пол.

– О господи, мама, какого черта! – заорал Там, придерживая отсыревшую тряпку сразу двумя руками и ненавидя собственный сорвавшийся голос практически так же, как свою недоразвитую мускулатуру, огромный кадык и не желающие расти там, где им следует, волосы. 

– Нет, ну вы только на него посмотрите! Как будто я чего-то не видела… – закатила глаза Сара Измайловна, но все же, хвала небесам, проявила несвойственную ей тактичность и вышла. С губ Тамерлана сорвался полный облегчения вздох. Остужая закипевшую голову, он прижался лбом к прохладной, покрытой капельками конденсата стене и с удовольствием выругался. 

Это, конечно, смешно, но в чем-то его мать была даже права. В свои почти восемнадцать Там не слишком-то отличался от мальчика, которому она меняла пеленки. И это было просто пипец какой огромной проблемой. Для него – так точно. Там изучил всю литературу, которую смог найти в интернете, прочесал все имеющиеся в доме медицинские справочники, чтобы понять, какого черта с ним происходит. Конечно, он мог поступить гораздо проще – спросить у матери. Однажды, с трудом справившись со стыдом, он так и сделал. Проблема в том, что его категорически не удовлетворили пространственные объяснения Сары Измайловны. Более того, они показались ему несостоятельными и даже непозволительными для такого опытного специалиста, как его мать, которая списала все его проблемы на то, что он у неё «поздний мальчик». Прозвучало это, конечно, красиво и в какой-то мере даже обнадеживающе. Да только к тому моменту Тамерлан уже знал, что официальная медицина объясняет происходящее с ним задержкой полового развития. И такой диагноз, как ты его не обставь, какое альтернативное название ему не придумай, для любого нормального парня звучал практически как приговор.