Ещё через сотню шагов уже не ясно было, вперед я иду или назад. Так вот в чем трудность! Идти по дну кучи, под гигантскими обломками было легко, под ногами стелился ровный песок, а между ними всегда находилась щель, сквозь которую легко проходили плечи. Идти легко, но вокруг ничего не видно — петляй наугад. А если пробираться поверху, то не заблудишься, но зато карабкаться по каменным глыбам не стоит и пробовать, даже с моими альпинистскими навыками.

Так рассуждая, я продолжал шагать понизу. Навстречу мне пробирались друзья-соперники. Настроены они были доброжелательно и охотно делились опытом: не советовали идти туда, откуда они шли. Вначале я прислушивался к советам и менял направление. Но они пробирались мне навстречу из разных щелей и все советовали повернуть обратно. Тогда я решил искать дорогу сам.

Кругом было много стен и много потолков. Стены, другой раз, были расположены так, что их вполне можно было считать потолками. В некоторых местах они были влажными и поросли мхом. Ясно было, что бродить по песку между скал можно до бесконечности, к вершине так приблизиться невозможно.

Почти отчаявшись, я наткнулся на что-то, не похожее ни на стену, ни на потолок. Скорее всего, мне удалось найти каменный пол, неровный, шероховатый, с возвышения и впадинами. Нужно пытаться находить участки, которые наклонно уходят вверх, а там видно будет. Я стал подниматься и скоро заметил, что среди каменных глыб начал пропадать хаос. Наконец, они оказались точно пригнанными друг к другу, и к полудню я вышел на солнечный свет. Терем был совсем рядом. На одной из плит лежала кукла с перепутанными ногами. Ее тряпичное туловище было особенно жалким на ярком солнце.

Вдруг, в глубине мелькнула тень. Я бросился за ней, но она скрылась среди коридоров. Дальнюю стенку занимала ветхая дверь. Странная дверь, без замочной скважины. Я зажег спичку: нет, скважина есть, но она примостилась сбоку, и в ней торчал ключ. Он не поддавался. Тогда я обошел дверь через соседнюю нишу, миновал лабиринт вестибюлей и вошел в зал. Пахло пустотой.

В просторной комнате, прижавшись спиной к окну, стояла старуха. Луч солнца робко отражался от её темени. Единственная седая прядь волос опускалась на левое ухо. Выцветший кринолин еле держался на сухом теле, из прорехи выглядывал ржавый медный обруч. Ее слепые глаза смотрели мимо меня неподвижно. Она медленно подошла и коснулась моего лица.

— Ты пришел, — прошептала она, — я ждала тебя.

Я отстранился:

— А где люди, почему здесь так пусто?

— Никого нет. Слуги давно умерли, охрана куда-то ушла, я осталась одна. — Она приблизила ко мне трясущуюся голову. — Почему ты не приходил так долго?

— Кто же вам еду готовит, милая?

— В кладовых полно припасов, да я и не ем почти. Я устала без тебя.

— Но я здесь случайно, мимо проходил и зашел…. Мне нужно идти.

Я обошел несчастную старуху и выбежал на воздух. Не переводя духа, я проскочил каменную площадку, оказался на земляном полу, ринулся куда-то наугад и, наконец, достиг кирпичной стены с зубцами.

Осада замка продолжалась. Стена была полуприкрыта мужчинами, которые цеплялись за кирпичи руками, ногами, а некоторые даже небритыми подбородками. Среди них уже не было молодых.

Последняя услуга

Летом я остановился на пару дней в маленьком портовом городишке, где родился и провел детство. Мне посчастливилось найти старого приятеля, Витьку, и мы пошли по заветным местам «былых подвигов». Мало что изменилось, появился первый четырехэтажный дом, перенесли базар из центра на окраину, да еще резко обновился автомобильный парк. По улицам носилась пыль, в ожидании дождя.

На берегу моря почти никого не было, если не считать нескольких любительниц загара. Все мокли в воде, наслаждаясь прохладой. Мы тоже окунулись, проплыли вокруг волнореза, потом перебежали раскаленную полоску песка и прилегли на травку. К морю выходило городское кладбище. Здесь было тихо и почти прохладно, солнце слабо проникало сквозь ветви.

Невдалеке, около тополей, трудился старик. Я его сразу узнал, это дядя Серго, могильщик. Как и в прежние времена, он был немного пьян, это было его нормальное состояние. Воду он не употреблял, а жажду удовлетворял глотком красного вина от своего виноградника. Виноград, я помню, был настолько кислым, что попробовать его можно было только из любопытства. Лёгкое опьянение ничуть не мешало ни ему самому, ни его собеседникам, если старик снисходил до беседы. Ему, должно быть, уже за сто, во всяком случае, мой покойный дед слушал в детстве его рассказы о былом. Тогда он был с бородой, а сейчас щеки гладкие, то ли волосы перестали расти, то ли он не забывает регулрно бриться.

— Погоди, — спросил я у Витьки, — мне кажется или он в той же самой куртке?

— В той же. Ему предлагали новую, подбирали даже точно такую же — не соглашается. Он в ней и зимой.

— Жары он, похоже, не боится.

— Куда там! Видишь, как он деловито работает лопатой.

Витька полежал немного, потом забрал у старика лопату и продолжил копать сам. Я стоял рядом, перебирая землю пальцами ног. Меня дядя Серго не узнал, со времени нашего знакомства я значительно вырос и возмужал.

— Для кого это, дядя Серго? — спросил Витька.

— Рыбак вчера утонул.

— Слышал я, — внес ясность Витька, — это на сейнере. Свалился в воду и попал под винт. Обороты с восьмисот до пятисот упали. Но то, что от него осталось, нужно же захоронить…

— А семья у рыбака была?

— Дочь и бабушка, тёща, его, — пояснил мне Витька. — Помощи дяди Серго на этот раз не понадобится.

Я хорошо помнил, что иногда его помощь очень даже и требовалась. Когда после покойника оставался сирота, дядя Серго брал заботы на себя. Это, слава богу, происходило не часто. К своему домику он пристроил флигель и поселял туда сирот, обычно там дозревало до самостоятельной жизни несколько бесхозных мальчишек. Мы с Витькой когда-то охотно проводили время с воспитанниками дяди Серго. Девочек он пристраивал у знакомых, это не составляло особого труда, потому что в знакомых у него ходил весь город.

Мы помолчали. Из порта время от времени доносился протяжный скрип. Это большие старые корабли лениво терлись боками о пирс. Витька передал мне лопату и сел на траву, около старика.

— Говорят, кладбище скоро за город перенесут, — обратился он к дяде Серго, — здесь, будто бы, совсем уже места нет.

— Пустые разговоры. Двадцать лет пройдет — земля всё съест. В Колхиде земля жадная. Когда близкие забудут, снова можно хоронить.