Как-то утром Валентина Ивановна застала Клавдию Петровну, замотанную в платок и в слезах.

— Что с тобой, Клава, — спросила она, — что-то с мужем? Тебе вчера конверт передали.

— Ой, Валя, при чем тут муж… Мне от мужа прятаться теперь надо.

— Не пугай меня, Клава. Что могло произойти? Тут и мужиков-то стоящих нет.

Клавдия Петровна сдвинула платок и повернулась левой щекой к подруге. Волосы ее были обстрижены клочьями. Кое-где торчали вихры, местами проглядывала кожа. Исправить это было никак нельзя, разве что постричься почти что наголо.

— Твоя банда постаралась?

— Кто же ещё? Ночью.

— Крепко же ты спишь, подруга!

— И не говори! Вроде бы, не так уж много мы вечером наливочки приняли и вот, поди ж ты, отрубилась.

— Уму непостижимо. А я — ни в одном глазу. На кого ты думаешь? Кто на подозрении? Опять Сережа?

— По довольным мордам вижу, все знают и умирают от счастья, но разве скажут? И потом, ну узнаю, и что? Им всё можно.

— Не пойму я, ты же в лепешку расшибаешься, что им не так?

— Да всё ты знаешь, никаких загадок. Одеваюсь не в тренде, говорю не так, как у них в салонах. Чувствуют во мне чуждый элемент. Это у тебя они пока ангелочки.

— Как сказать! Уже барчуки. Недавно одна, симпатичная такая мордашка, Элеонора, пробралась на вертолетную площадку и передала письмо своему отцу.

— Уже писать умеет? Даже мои далеко не все освоили.

— Так она к твоему Сереже сходила, он и написал.

— На тебя, что ли, жалуется? — с пониманием усмехнулась Клавдия Петровна.

— Ну, как сказать, письмо у меня. Передать его никакой возможности не было, там указано: «Синий дом с красным балконом. Папе». На деревню, дедушке, но там, хоть указано было, если я не путаю, «дедушке, Константину Макарычу», а здесь просто — «папе».

— И что же она пишет?

— Почитай, получишь удовольствие.

Валентина Ивановна достала из кармана сложенный вчетверо листок и протянула Клавдии Петровне. Та вернула на голову платок и прочла: «Привези мне лифчик. У меня здесь уже сиси выросли немного. Но большие. А у Валентины Ивановны сисей совсем нет, а лифчик носит, задавака».

— Видишь, Валя, — восхитилась Клавдия Петровна, — ну как на Сережу обижаться? Писал под диктовку — и ни одной ошибки! А тебя она хорошо выставила перед Александром Петровичем. Интересно, знает она, что ты его секретарша?

— Думаю, вряд ли. У меня было тайное задание, за ней приглядывать.

Но Элеонора, конечно, знала и, при случае, пыталась командовать.

4

Наступление родительского дня ждали все, но не ясно было, чьи родители прибудут на этот раз. Илюша тоже надеялся, но его беспокоила история с тарелкой. Дома его никогда не ругали, да и ругать было не за что. Однажды, когда он пробрался в папин кабинет и уронил ноутбук на пол, он сам себя наказал: поставил себя в угол и стоял так больше часа, пока мама не вернулась из ателье. Потом, когда об этом узнал папа, он решил, что они в расчете, и попросил только больше его вещей не трогать. Илюша и не трогал, не хотел огорчать папу. А теперь Илюша провинился по-настоящему. Кроме того, мама всегда расстраивалась, когда у него не было аппетита, а сейчас, из-за собственного безобразия, он давно уже не ел полную порцию. Поэтому Илюша даже облегченно вздохнул, когда из вертолета вышли все, кроме его родителей.

В их компании папа приехал к Элеоноре. Валентина Ивановна сразу вручила ему письмо дочери, кратко отчиталась в её успехах и постаралась исчезнуть до того, как тот прочтет записку. Александр Петрович положил ее в карман и вспомнил о ней, лишь, когда дочь напомнила о подарке. Письмо развеселило Александра Петровича, и он попробовал отшутиться, но Элеонора была настроена серьезно и требовала у него лифчик, лучше бы голубенький.

— Подожди немного, подрастишь грудь, будет тебе и голубенький и фиолетовый и даже в полосочку: какой сама выберешь. А пока тебе лифчик не нужен, это не украшение.

— Не обманывай меня, папа, я всё знаю. У Валентины Ивановны тоже сисей нет, а лифчик носит — голубенький.

Объяснить феномен Валентины Ивановны было не просто, и Александр Петрович напряг фантазию.

— Ты права, грудь у неё маленькая, но соски — крупные, больше твоего ногтя. А у тебя их толком и не видно.

— Неужели крупные, — удивилась Элеонора. — Ой, а она у тебя на работе без лифчика ходит?

— Нет, конечно, — попытался выкрутиться Александр Петрович, — у всех женщин соски крупные, мы это в институте учили.

— Ну и ладно, — наконец согласилась Элеонора, — лучше уж без лифчика ходить, чем с уродливыми сосками.

Она набрала из отцовской сумки персиков и шоколадных конфет для друзей. К угощению проявил интерес только Илюша, который с трудом дожидался похода в столовую. Заодно он поинтересовался, почему Элеонора у них самая длинная, а папа у нее такой невысокий. На Илюшу и остальные родители произвели странное впечатление. Не родители, а какие-то карлики. Когда его папа ходил с ним гулять, он загораживал всю улицу и половину неба. Илюша, конечно, всем сразу рассказал, что папа у него — великан, а мама — великанша.

— Наверно, ты похожа на маму, — сказал он Элеоноре, — мама у тебя выше папы?

— А вот и нет! — возразила Элеонора. — Папа выше. Когда они ходят под ручку, папа даже наклоняется к маме.

— Так бывает, — объяснил Вадик. — Дети не всегда на родителей похожи. Повар, на нашей вилле — весь нищий. У него только один костюм, и тот не новый. Приходит всегда голодный, пока не поест, не начинает варить-парить. И даже иногда спит у нас на кухне, когда дочка его выгоняет. А дочка богаче моей мамы и одевается лучше королевы. Женихи у нее все на крутых тачках, а подлизываются, как бедняки, водят её по ресторанам. А она, то одного выгонит, то другого. Мне брат рассказывал. Вот и получается: у негодного папы выросла богатая дочка. Мама бы давно этого повара выгнала, да все обожают его жаркое, и я тоже.

5

В следующий раз вертолет привез и папу Илюши. Когда родители добрались до детской площадки, Илюша папу не сразу заметил и подумал, было, что нужно ждать до следующего раза. Но папа сам обнаружил сына, а тот вначале не понял, что это его любимый папа, потому что он оказался не великаном. Илюша смущенно подошел и подозрительно оглядел толпу воспитанников, их окружавших со всех сторон.

— Эй, малышня, — обратился к ним папа, — дайте мне с сыном поздороваться. А