ты, Василиса, что здесь делаешь? Вон твоя мама, мы с ней одним вертолётом прибыли. И тебе, Серёжа, что нужно? Папа тебя зовет, иди.

— Пойдем, — потянул отца за руку Илюша, — там скамейка есть около речки.

— Сынок, как ты вырос за лето, — обнял его отец, когда они остались одни — я вначале глазам своим не поверил, что это ты. Вот мама удивится.

— Я это, Илюша. — Солидно подтвердил Илюша. — Я так тебя ждал, каждый день и даже два раза в день. Измучился совсем, а где мама?

Здесь папа вспомнил, что получил поручение покормить сына домашней пищей. Илюша стал с удовольствием уплетать блины, но свой вопрос не забыл.

— Папа, я тебя очень сильно люблю. Больше всего на свете, но маму чуть-чуть больше. — Илюша показал ему прижатые друг к другу большой и указательный пальцы. — Мама ведь меня родила, а ты-то тут при чем? Ты только не обижайся.

Папа даже и не думал обижаться.

— У мамы не получилось приехать. — Объяснил он. — Решили, что посещать вас будет лишь один родитель, чтобы здесь не было столпотворения. И лучше всего папы, потому что мамы могут сорвать воспитательный процесс. А почему ты измучился, тебе здесь не понравилось?

— Нет, здесь интересно, нам даже разрешают смотреть в телескоп.

— В настоящий телескоп? И что же ты там разглядел?

— Лучше всего Луна, там видны настоящие горы. И Сатурн. А на звезды смотреть не интересно, как будто смотришь так, без телескопа, никакой разницы.

— Друзей ты здесь нашел, надеюсь, или бродишь один, как сыч?

— Да, у нас три друга и одна подруга.

— Так ты научился жить в коллективе?

— А что тут сложного, подумаешь! Только я не люблю, чтобы кто-то один был главным, хочу, чтобы все были главными.

Илюша неуверенно посмотрел на папу и задал вопрос, который волновал его с самого начала встречи. Он хорошо помнил, как сидел у папы на плечах, был выше всех и однажды даже попытался потрогать рукой облако.

— Я теперь вырос большой, и ты не сможешь покатать меня на плечах, как раньше?

— Ну что ты, Илюша, конечно, смогу, да хоть прямо сейчас.

Илюша быстро взлетел вверх, оказался на плечах, гордо осмотрел окружающих и уже сам себя ощущал великаном. Папа пробежал с ним вперед, и в сторону, и назад, и подпрыгнул вверх. Илюша чувствовал себя счастливым, но в этот момент раздался звон колокола, и нужно было идти на обед. Отец поставил сына на землю, а Илюша обнял его за ноги, поднял вверх лицо и сказал, что уже наелся блинчиков и обедать не хочет, ну ничуточки. Он немного забыл о своей беде, а теперь было страшно огорчать папу битой тарелкой. Но отец не воспринял отговорки и решительно направился вместе с ним к столам. Илюша, сдерживая дыхание, пошел к своему месту.

Обед уже начался, за его столом Элеонора и Григорий с Вадиком уже дружно хлебали борщ, аромат висел в воздухе. Илюша, немного прикрыв глаза, сдвинул стульчик и увидел на своем месте полную тарелку наваристого борща. А его проклятая тарелка куда-то исчезла. Напрасно, подумал Илюша, он обижался на Валентину Ивановну, все-таки она добрая.

Очарованные пунктиром

Как-то утром я пошел на работу в свой институт — это около старого пруда за двумя дубами. Неподалеку лежит большой пустырь, единственное сооружение на нем — цвёлый деревянный плакат, на котором написано: «Свалки нет, штраф 250 р».

Но в то утро пустырь оказался на том месте, где раньше стоял институт, а там, где был пустырь, возник огромный причудливый замок, то ли монастырь, то ли терем. Его окружала высокая кирпичная стена с зубцами, украшенная голубыми ёлками. Как и всегда в таких случаях…, впрочем, таких случаев со мной ещё не случалось. То ли день был особый, то ли я не в себе.

Казалось, что замок берут приступом. Стена была полуприкрыта мужчинами разного возраста, которые цеплялись за кирпичи руками, коленями, а некоторые даже небритыми подбородками. Я заметил, что кое-кто из них очень юн: их подбородка не касалась бритва, а молодые тела просто дышали энергией. Но таких было совсем немного, большинство уже покинуло средний возраст.

— В чем дело бабушка, — спросил я у стоявшей около телеги старушки, — не в себе они, что ли, чего им там надо?

— И… и, батенька, — протянула она былинным голосом, — да ты, видать, не отсюдовый. Ну, слушай: говорят в хоромах этих белокаменных… — старуха говорила так, будто жила еще во времена Змея Горыныча.

— Какие ж они белокаменные? Кирпич, да и тот от старости серый стал.

— А ты, молодец, не перебивай. Сказывают белокаменные, значит и есть белокаменные. Может, они изнутри известкой побелены, почем знать? Так вот, живет, говорят, в хоромах этих красна девица, да такая, какой солнечный лучик припомнить не может, и под Луной таких не было. Никто ее не видывал, да всякий о ней слыхивал. Вот и мечтают мужики увидеть ее. Уж сколько лет с утра до вечера силы свои богатырские тратят. Никому пока удачи не было. А у других и сил-то не осталось. Во-он видишь, мой дурень зубец обнял, седой бороды не стыдится. Солнце встает, и он встает, лишь к вечеру вертается. «Куда тебе, старый, — скажу ему, — с тебя труха уж сыплется». А он лишь вздохнет: «Да мне, бабка, хоть бы одним глазком посмотреть на красу такую, а там и помирать не жалко».

Сказала старуха и я задумался. Сколько жил, такое лишь в сказках читал, а тут на яву происходит. Как не попытать счастья, опыт у меня имеется, каждый отпуск группы в горы вожу. Тем более, институт всё равно куда-то исчез.

Подошел я к стене и попробовал использовать глубокую расселину и места, где порода давным-давно выкрошилась. Едва я остался босиком, мне это легко удалось.

Наверху сновало довольно много народу. В большинсте это были одиночки, но попадались и организованные бригады. Как видно, стена, это не главное препятствие. Я огляделся и увидел беспорядочное нагромождение из бесформенных глыб. Некоторые по величине превосходили пароход и попадались также правильные бетонные фигуры: кубы, пирамиды, конусы, цилиндры и даже эллипсоиды. Нижние фигуры уже частично погрузились в песок.

Терем стоял на вершине всего этого скопища, а его шпили задевали за облака. Промежутки между гигантскими булыжниками и бетонными блоками образовали сложный лабиринт, сквозь который предстояло пройти.

Я углубился внутрь, но через сотню шагов уже не знал, как выйти и решил идти вперед, раз выхода не было.