Связь с внешним миром поддерживал вертолет, обычно он стоял на своей площадке, готовый к вылету, на всякий случай. В родительские дни, которые стали назначать ближе к осени, в лагерь доставляли группу пап и мам. Предполагалось, что каждого ребенка за смену посетят всего лишь раз, чтобы не навредить становлению личности. Поэтому и в родительский день лагерь не был переполнен взрослыми.

Россыпи гальки у речки представляли кладезь и для девочек, и для мальчиков. Элеонора находила там разноцветные и полупрозрачные камешки, похожие, как она полагала, на украшения мамы и старшей сестры, а Илюша с Григорием выбирали гладкую гальку для игр. Камешки можно было кидать в цель, посылать щелбаном на дальность, запускать вдоль поверхности воды и разыгрывать сражения на столах под дубами, когда они были свободны от посуды. Вадик нашел себе шарообразные камешки, бродил неподалеку и научился жонглировать лучше всех.

Илюша любил рассказывать фантастические истории из жизни своего папы, и слушать их подходили даже из старшей группы. Потом, когда папа посетил Илюшу, он не мог понять, почему детвора за ним ходит гурьбой. Илюша, конечно, не признался.

У Григория были свои преимущества, он, один из всех, был совершенно рыжий, его было видно издалека. Зато Вадик носил штаны, каких не было ни у кого. Он всем демонстрировал, что в них есть ширинка, как у пиратов. В ответ на это, Элеонора клялась, что папа обещал купить ей лифчик.

— Зачем тебе лифчик, — смеялся Вадик, — у тебя ведь сисей совсем нет.

— Ну и что, — огрызалась Элеонора, — у Валентины Ивановны тоже нет, а она ведь лифчик носит. Вот приедет папа, обзавидуетесь тогда!

2

Незадолго перед завтраком столы у дубов заставляли посудой, а повариха Нюра вместе с тележкой объезжала столы и накладывала пищу. Потом сторож Николай звонил в колокол, и оголодавшая ребятня занимала свои места. Этот же колокол созывал всех к обеду, купанию на речке или ко сну.

После завтрака малыши были заняты. Младшая группа работала руками, каждый мастерил что-то свое, а старшие — головой: им показывали опыты, которые, на первый взгляд, граничили с волшебством, но они потом учились показывать эти опыты своими руками. Можно было узнать, почему двухколесный велосипед не падает, а магниты могут парить в воздухе. Обычный уксус, оказывается, делает кожуру на яйце такой мягкой, что им можно потом играть, как мячиком. Иногда они устраивали искусственный вулкан или вихрь в обыкновенной банке и делали моторчик из батарейки и магнита. Правда, почему моторчик крутится, никто из воспитанников так и не понял. Илюша напросился посещать эти занятия, и потом рассказывал друзьям, что удалось там узнать. Григорий и Вадик слушали с интересом, но Элеонора заявила, что когда к ним домой приходит фокусник, он ещё и не такие чудеса показывает. У Элеоноры были свои таланты, она нарисовала углем картину, на которой Илюша и Вадик лупят Григория — и все были так похожи, что даже Григорий не обиделся.

В свободное время каждый занимался, чем захочет сам, но всем нравилось играть в приключения. Иногда в игру принимали и Вадика, потому что вчетвером было веселее. Потом Илюша догадался принимать в компанию еще кого-нибудь, но втихомолку, так, чтобы сам он об этом не знал. Задача состояла в том, чтобы заставить этого чужого сделать что-то, что они вчетвером задумали заранее. Например, однажды они убедили Серёжу из старшей группы повонить в колокол всеобщего сбора. Для этого они разыграли целый спектакль, в котором невольно приняли участие Николай и Валентина Ивановна, не догадываясь об этом.

Как-то, в очень неудачный день, когда столы уже были готовы к обеду, а Нюра не успела доставить еду, Илюша и Григорий тренировались во вратарском искусстве. Один из них бросал издалека гальку, а другой ловил её одной рукой. В очередной раз Григорий сделал обманное движение, но кинул не справа, как он, будто бы, собирался, а прямо. Илюша подставил ладонь, но не поймал. Камешек, изменив направление, угодил в одну из суповых тарелок и со звоном отбил уголок. Илюша поднял с травяного пола треугольный обломок и попробовал прислонить его к тарелке. За этим занятием и застала его Валентина Ивановна.

— Достукался, — строго сказала она.

— Я не нарочно, он сам отскочил, — попытался оправдаться Илюша.

— Ну конечно, камешек немножко живой, куда хочет, туда и скачет. А твое какое участие? — повернулась она к Григорию.

— Какое-какое! Никакое! Я же видел, там посуда и в другую сторону бросал, а Илюша схватил и на стол кинул.

— Врет он всё, Валентина Ивановна, — выкрикнула Элеонора. — Я всё видела, он так запульнул, аж жуть. Чуть в глаз Илюше не попал. Подумаешь, тарелка! Лучше уж в тарелку, чем в глаз.

— А тебя, Элеонора, никто не спрашивал, тоже мне заступница! Обед скоро, а у тебя руки не вымыты.

— Добрее нужно быть, Валентина Ивановна. Тогда и к вам все будут по-доброму.

Валентина Ивановна взяла тарелку из рук Илюши и внимательно рассмотрела с обеих сторон. Потом пощелкала пальцами по ободку. Скрытой трещины не наблюдалось.

— Удачно разбил. Почти целая тарелка, из неё даже можно есть. Правда поместится только половина. Давай, мы с тобой, Илья, так и решим. Ешь из этой тарелки. У тебя теперь будет своя персональная посуда. И каждый раз вспоминай о своем безобразном поведении.

Илюша это решение воспринял даже с облегчением. Всё могло кончиться и хуже, а так — ерунда. Половины ему хватит. Обжорой он не был и обычно не доедал, родители всегда были этим недовольны.

Теперь у Илюши в завтрак, обед и ужин стояла его тарелка, наполненная едой до разлома. Туда легко умещалась котлета, запеканка или пирог — всё, что имело форму, но жидкие и полужидкие блюда лишь едва покрывали донышко. Поначалу это ничуть не тревожило Илюшу, но потом оказалось, что с наибольшим удовольствием он поел бы как раз то, чего ему не доставалось. Однако, многие ему откровенно завидовали, все-таки, какая-никакая, но своя особая тарелка.

Элеонора, а потом и Вадик иногда пытались втихомолку подсунуть Илюше свою порцию, но он их помощь отвергал, этого ещё не хватало. А с Григорием отношения после того случая натянулись. Тот признал, что немного наговорил тогда на Илюшу, но был уверен, что так и следовало поступить. Ты бы тоже, объяснял он, заступился за себя, а не за меня. А Вадик во время происшествия отсутствовал, поэтому думал иногда, как Григорий, а в другой раз жалел Илюшу.