его взглядом. И думаю, как бы не убить вообще, голыми руками задушив.

— Давай, вызывай, что? — Нарывается подлый юнкер. — Ты вызываешь, я выбираю оружие. И это будут… будут. Сабли! Ха! Нормально? Ты и так фехтуешь в разы хуже меня. А с такой ногой и подавно.

Снимаю парадный китель.

— Уже решился? — Продолжает кривляться гадёныш, ещё отступив. — Если не сабли, тогда вероятно кулачный бой? О! И здесь засада, товарищ Сабуров. Я отменный боксёр, если ты не знал. И завтра с опухшей рожей тебя уж точно спрячут куда подальше. На гауптвахту за нападение на юнкера. Который там раз? Уууу, четвёртый будет.

Вот почему он так уверен в себе. Боксёр, значит? Тем лучше.

— Хорошая идея, господин Чернышов, — отвечаю ему.

Сжимаю кулаки, поднимая их к лицу.

— Что ж! Атакуйте, сударь, — говорит с гадкой улыбочкой и поднимает свои кулаки к бесстыжей роже.

Иду на него, глядя чётко на лоб чуть выше переносицы. И периферийным зрением успевая уловить, как он ставит ноги, куда переносит упор. И понимая, что сам собирается атаковать. Вроде подаётся назад и делает ещё такое лицо перепуганное. До маразма.

Нет, просто издевается. Мол, не бей.

Сближаюсь на расстояние длинного удара, чувствуя резкую боль в ноге, но вставая всё равно твёрдо. Дёргаюсь с ложным выпадом левой руки, намекая на джеб. Максим уклоняется и выбрасывает свой сразу навстречу! Тем и открывается для моего удара. Ухожу с линии атаки, подныривая, и достаю его крюком с подшагом, прямо в правый глаз. Бам!

Потрясённый противник уходит в защиту, но получает ещё и слева в ухо. Выстреливает прямой в ответ, уклоняюсь чётко! И обрушиваю серию ударов по подлой роже, пока оппонент не валится на задницу и не заваливается на бок в нокауте. Последний удар пришёлся в челюсть, я даже услышал щелчок.

Если бы меня сейчас видел дед Фёдор, он бы гордился, как молниеносно и чётко я уложил этого парня.

Не успел опомниться, в каптёрку вбежал наш взводный в сорочке.

— Сабуров, что ты натворил! — Ахнул он, отталкивая меня.

Ринулся тормошить гада, тот и оклемался. Только лыка не вяжет.

— Ты… ты ему челюсть сломал⁈ — Заорал взводный, ощупав. — Слава Богу, нет вроде.

Каптёр тут же подтянулся и ещё два юнкера засунули свои любопытные лица.

— Я вынужден доложить ротному, — показался и дежурный по роте юнкер Степан.

— Отставить! — Рявкнул взводный и, всех выгнав, закрыл дверь.

Максим уселся на пол, шмыгает, отплёвывается. На нём лица нет, сплошное месиво.

— За что этого–то, Сабуров⁈ — Выдавил командир роты, злой, как собака на цепи.

Молчу. Пар спустил, теперь понимаю, что перебор.

— Говори, ну, — настаивает.

Осознаю… нутром чую, если скажу истинную причину. Он с такой ногой меня заменит. Рисковать никто здесь не станет. Да я и не привык сор из избы выносить. Решили всё по–мужски. Между собой.

— Он — боксёр, я — боксёр, решили схлестнуться, — ответил всё же, покривившись от тлеющей боли в стопе.

— Так, понятно, — заключил на выдохе и произнёс удручённо. — Мне это не замять, Сабуров. Тебя бы под арест. Но заменить сейчас некем. Отмаршируешь завтра на совесть, если честь юнкера в тебе ещё не угасла. А потом ротный будет уже решать, что с тобой делать.

— Да он не, — замямлил подлец с пола.

— А ты рот закрой, — рыкнул на Максима взводный. — Рыло и твоё в пушку, знаю я, как ты задирать умеешь. Административное расследование позже проведём. Происшествие на роту повесят, но только после того, как Анастасия Николаевна отбудет из училища. Вздумаешь в обход меня докладывать, житья тебе здесь не дам.

Пакостник с разбитой рожей кивнул удручённо. Насупился.

Взводный на меня с грустью посмотрел. Подался и на ухо шепнул:

— Это ж сын князя Чернышова, о чём ты думал? Его батя тебя в порошок сотрёт.

— Отмарширую со знаменем перед Небесной принцессой и делайте, что хотите, — ответил я торжественно и без сожалений о содеянном.

Потому что я за правду. А скотов вроде этого наказывать надо.

Глава 5

Небесная принцесса и боевое Знамя

2 июня 1905 года по старому календарю. Пятница.

Юнкерское училище имени адмирала Ушакова. Казарма первого курса.

День прибытия Небесной принцессы!

6:30 по местному времени.

— Рота подъём! — Закричал звонко с тумбы дежурного юнкер, голос которого в первые мгновения стал для многих самым ненавистным на свете.

Не думал, что получится уснуть после всего, что произошло. Но меня вырубило так, что теперь недоумеваю, почему же за окнами так шумно, будто мы в горах под непрерывными ветрами.

Да… по ощущениям на улице действительно что–то такое творится.

— Физической зарядки не будет! — Объявляет ротный с центрального прохода. — Умываемся, господа юнкера, бреемся начисто, готовимся к завтраку!

Встаю тяжело. И встречаю взгляд Чернышова с глубочайшим укором с противоположной стороны кубрика. Опухшая, перекошенная рожа, под глазами два фонарика. И ему это определённо идёт. Только он взгляд переводит на выход из кубрика, видимо, чтобы ротному показаться. А взводный уже тут как тут. При полном параде в белой рубахе, с золотым аксельбантом на кителе.

Хочет забрать его в каптёрку под шумок и там спрятать. С челюстью бы в санчасть и срочно. А то мало ли. Но этим важнее, чтобы комиссия не поймала по дороге.

Всё, уже не до них. Товарищи спешат в умывальник с рыльно–мыльными соску занять. А я со своей стопой разбираться начинаю, пользуясь отвлечением остальных.

Ещё в полночь разобрался, что там в носок впилось. «Ёжик» от колючей проволоки они мне в сапог засунули. Ещё и наточили, заразы. Окровавленную портянку я застирал и сушиться повесил,