пришлось бы наградить парой тумаков в спину – в виде ободрения и побуждения к дальнейшим действиям.

Повисла тишина. Нарушил ее, как водится, Фенимор Маквей.

– Обстоятельства, друг мой, обстоятельства. Или, может, набраться смелости и назвать это судьбой? Я это к тому, что вам крышка. Сегодня вечером все эти перипетии представляются вам невероятными и, может, даже кажется, что вы пребываете в какой-то параллельной реальности, если угодно, во сне. Но тем не менее, мой дорогой друг, это самое что ни на есть жестокое измерение реальной жизни. Коснитесь меня, коснитесь Вито. Мы здесь, мы, как и вы, настоящие и живые, понимаете меня? Вполне возможно, друг мой, что вы за все время своего земного существования впервые пробудились к жизни, то есть стали созидать. Согласен, без некоторых разрушений с вашей стороны тоже не обошлось, но боже мой, вам ведь теперь будет о чем рассказать, разве нет? У вас есть история. Да-да, я понимаю, подобная точка зрения кажется вам верхом идиотизма, но мне почему-то кажется, что вы не пожалеете.

Анри воздел к небу взор.

– Полагаю, вы сейчас чувствуете себя человеком исключительным, – продолжал Маквей, – считая, что только вам на всем белом свете выпало оказаться в такой ситуации и познать такие глубины отчаяния. Но, как вам известно, история человечества учит нас, что все уже было, в том числе самые необычные и странные события. А прискорбные или радостные, это уже без разницы. Единственное, мы их не очень-то видим. Не читаем все газеты на свете, тем более что знать все попросту нельзя. Вместе с тем статистика требует, чтобы некоторые из этих невероятных событий происходили в нашей повседневной жизни, которая в конечном счете сводится к паре-тройке такого рода происшествий, немного нарушающих ее привычное течение. Но боже мой, воображения одного-единственного человека явно не хватит, чтобы описать хотя бы половину четверти трети всех экстраординарных событий, представляющих собой всю суть становления и развития Homo sapiens на этой планете.

Тем не менее их достаточно лишь назвать и поименовать. Сама мысль о необычном, странном факте или феномене вдыхает в него жизнь. И не потому что вы его придумали, нет, – все дело в том, что ваш разум ограничен, а разнообразие действий и поступков человека не знает границ.

Так… Стойте, погодите, дайте подумать… Ага. Допустим, мой дорогой друг, я заявляю вам, что где-нибудь на Земле человек питается исключительно стручковым перцем. Все, дело в шляпе. Факт обрел свое существование. Я не могу назвать вам ни нацию, ни эпоху. Но руку даю на отсечение, что, если хорошенько покопаться в анналах и хрониках, в наследии рассказчиков и бардов всех народов и времен (включая и будущее), то вскоре можно наткнуться на историю человека, питавшегося одним только стручковым перцем. Вы меня понимаете?

Анри слушал его, хотя и несколько сдержанно. Но в первую очередь ему хотелось есть. И точно не стручковый перец. Поэтому он переключил внимание на другие проблемы и голос Маквея теперь звучал фоном – так бывает, когда забываешь о работающем радио.

– Понимаете, в этом одновременно заключаются красота человечества и его уродство. Его стараниями случается что угодно. Животные одинаково реагируют на те или иные модели поведения, воспроизводят одни и те же схемы, ничего не выдумывают и не созидают, снова и снова следуя одним и тем же маршрутом до самого конца. В то время как человека в силу его особенностей влечет к занятным историям. В качестве примера, мой дорогой друг, представьте посиделки в кругу друзей, скажем, аперитив летним вечером. Кто завладеет всеобщим вниманием? Тот, кто рассказывает, как он трижды за день отходил отлить? Или кто сетует о том, как встал в семь часов утра? Да ни за что в жизни! Человека, конечно же, пленяет все невероятное и необычное: скандалы, совпадения, неожиданные и неслыханные события, насилие, жестокость. Что же касается вас, то вы оказались в ситуации, хоть и далекой от комфорта, это надо сразу признать, но при этом совершенно особенной. В конце концов, это настоящее приключение. Вы привнесли в этот мир толику чего-то оригинального и небывалого, тем самым преподнеся человечеству великолепный подарок в виде еще одной перипетии. Согласны?

Анри, давно упустивший нить его рассуждений, ответил лишь вежливым «да-да».

Разговор внезапно оборвался, каждый из троих застыл, чувствуя, как сковало напряжением шею. «Кадиллак» был всего в сотне метров от границы, и вдали уже отчетливо маячили мундиры. Анри нырнул под сиденье, Маквей прикрыл его своим плащом.

Но в данном случае ничего необычного так и не произошло – автомобиль остановился, Вито опустил стекло и предъявил их с Фенимором паспорта. Таможенник на несколько секунд в них уткнулся, сравнил фотографии с оригиналами, вернул и кивнул. На том и все.

С немецкого автобана троица съехала на специально оборудованную площадку для отдыха, поужинала и даже оплатила счет, не желая отходить от установленной традиции. В разговоре с Маквеем Анри, удивляясь самому себе, иногда улыбался и шутил.

В восемь часов они приехали в Мюнхен и поселились в небольшом отеле в центре.

То ли от безделья, то ли по доброте души, но Маквей (а вместе с ним, по определению, и Вито) вбил себе в голову оказать Анри помощь в поисках. Для финансирования нужд задуманного ими предприятия они совершили в окрестностях пару элегантных налетов, после чего вернулись в Мюнхен, дабы покопаться во всевозможных архивах и обшарить в городе все углы. Попутно Фенимор, знавший немецкий язык, служил Анри переводчиком в различных административных начинаниях, которые тот предпринимал с целью выйти на след Франца Мюллера.

Без каких-либо изменений прошло несколько недель. Анри по-прежнему будто жил в параллельной реальности, порой представляя, что лежит после автомобильной аварии в коме, вот-вот придет в себя в клинике Бельпра и вновь обретет Антуана, Гвендолину, родителей и «Пибоди». А через несколько лет будет хохотать над нынешними злоключениями. Но, терзаясь от неопределенности, прилагал все усилия, дабы отыскать Франца Мюллера.

Опасаясь засады французской полиции, он то и дело поглядывал через плечо и просматривал немногочисленные имевшиеся в его распоряжении франкоязычные газеты, опасаясь обнаружить в них рассказ о совершенном им злодействе.

Как-то утром, сидя на террасе кафе, Анри наблюдал за городской суетой. Другую страну он познавал в первый раз, не понимал не только ее языка, но и поведения жителей, что его немало забавляло. Нет-нет, радикально от обитателей Бельпра те не отличались, но он все же замечал между ними тонкие различия, казавшиеся ему пленительными и экзотичными. По зрелом размышлении он даже